— А ты говоришь, что она у вас ржет без причины. Молодец. Я бы рыдал день и ночь, взвали на меня столько нагрузки.
— Да она все с удовольствием делает. Одно мне не нравится — на язык очень острая. Что-нибудь как сказанет — хоть стой, хоть падай. Перед людьми иной раз стыдно. Я тут недавно при ней Ирке рассказывал, что мне премию дали — три тысячи рублей. Дело одно давнишнее раскрыл — о троих душителях. Через пару дней едем в троллейбусе всей семьей на концерт Голощекина, в час пик. Она вдруг на весь тролейбус и выдала: «Папа, а тебе что, за каждое удушение по тысяче выдали?» Не знал, куда от стыда деваться.
Гоголев расхохотался.
— Давай выпьем за твою дочку, дай бог, чтобы хоть половина таких, как она, была. Днем учится до опупения, ночами спит, ангел небесный, под неусыпным контролем матери. У этой точно не будет никакой дури в голове.
— Тьфу-тьфу, — суеверно сплюнул счастливый папаша, и они продолжили поглощать кулинарные изыски грузинской кухни, отщипывая кусочки свежайшего лаваша и запивая эту вкуснотищу отличным вином. Когда вышли на улицу и уселись в машину, Турецкий вдруг хлопнул ладонью себя по лбу.
— Витя, я посоветоваться хотел — что Ирке подарить? Я ей сюрприз сгоряча пообещал, а теперь голову ломаю, какой.
— Да ведь у нее же день рождения уже прошел!
— Прошел, да новая дата назрела — сколько-то лет знакомства.
— Какие эти женщины беспокойные, спасенья от них нет. Ну, попроси ты денег, купи сама себе подарок — так нет, ей сюрприз подавай! — начал подтрунивать над другом Гоголев.
— Я пообещал сюрприз… — вздохнув, признался Турецкий.
— Я подумаю, — серьезно пообещал Гоголев и повернулся к водителю: — В управление!
Андрей Борисович сидел за письменным столом. Большая статья, над которой он работал последние несколько месяцев, близилась к завершению. Мысли легко выстраивались в логическую цепь, и ему оставалось только заносить их в компьютер. Телефонный звонок прервал его деятельность, и он немного удивился, кому понадобился с утра в воскресенье. Звонили ему обычно только из университета, если менялось расписание или назначалось заседание кафедры. В издательства он обычно звонил сам, поскольку человеком был пунктуальным и никогда никого не подводил.
— Андрей Борисович, — услышал он в трубке голос, который кого-то ему напоминал, — здравствуйте!
— Здравствуйте, — ответил он, пытаясь вспомнить, кому принадлежал голос.
— Вы сейчас удивитесь, что я звоню спустя столько лет. Я ваша бывшая учительница математики Елена Александровна.
— Я очень рад вас слышать, — действительно обрадовался ей Каледин. — Чем могу служить?
— Помните, как много лет назад вы посещали математический кружок в нашей школе?
— Еще бы, — с удовольствием вспомнил свое первое увлечение математикой молодой доцент. — И я вам до сих пор благодарен за то, что вы привили мне любовь к математике.
— Очень рада, что мои труды не пропали даром, — засмеялась совсем молодым смехом его единственная любимая учительница. — Я знаю о ваших успехах, читала в журналах ваши замечательные статьи, знаю, что вы уже доцент…
— А почему же вы обращаетесь ко мне на «вы»? Помнится, когда вы меня учили, обращались на «ты»… — попытался пошутить Каледин.
— Ну, сейчас как-то неловко, вы человек известный. У меня к вам просьба: я по-прежнему веду занятия в математическом кружке, и мне бы очень хотелось, чтобы вы приехали к нам и рассказали ребятам что-нибудь занимательное о числах. У меня есть несколько по-настоящему талантливых учеников, им было бы очень интересно послушать известного ученого.
Хотя Каледин был очень загружен в университете, а дома обычно не отходил от компьютера, голос учительницы всколыхнул в нем приятные воспоминания о том счастливом времени, когда он учился в школе и была еще жива мама, и Андрей Борисович тут же согласился, оговорив, что свободное время может выделить только с трех до полпятого в среду или четверг. Елена Александровна обрадовалась, и они договорились на четверг.
В четверг Андрей Борисович, поднимаясь по ступенькам родной школы на второй этаж к учительской, испытал чувство неожиданного волнения — в этом здании он провел восемь лет, прежде чем перевестись в математическую школу. А когда увидел Елену Александровну, постаревшую на двадцать лет, расчувствовался. Она была все такой же — добрые глаза ласково смотрели на бывшего ученика, который рос на ее глазах и стал известным математиком. Она ввела его в класс и представила своим ученикам, явно гордясь его успехами. Пятнадцать пар глаз с любопытством уставились на Каледина. Он спокойно уселся за учительский стол, решив, что в таком положении будет ближе к ученикам. Елена Алексадровна сидела за последней партой и подбадривающе улыбалась.
— Я бы хотел с вами поговорить сегодня о нуле. — Ребята зашевелились и заулыбались. Видимо, тема сегодняшнего занятия их позабавила. — Кто из вас знает, где возникло понятие нуля?
— Мне кажется, его ввел кто-то из арабских математиков, — предположила черноглазая девчушка со смышленным выражением лица.
— Да, — согласился Андрей Борисович, — такое предположение существует. Около 810 года нашей эры арабский математик Мухаммед бен Муса Аль-Хорезми ввел десятичную систему исчисления и прибег к понятию нуля. Но он же в своих трудах заявил, что десятичной системе исчисления мы обязаны не ему, поскольку он позаимствовал ее у индийцев. Индийский математик Брахмагупта, который жил в первой половине VII века, работал над этой темой. Кстати, он же автор астрономического трактата «Усовершенствованное учение Брахмы». Но и он, по мнению некоторых современных ученых, открыл понятие нуля позже, чем оно появилось у ученых майя. Есть данные, что уже в V веке ученые майя дату рождения Вселенной обозначили нулевым годом. И первый день каждого месяца тоже обозначали нулем. А кто из вас знает, каким образом майя обозначали нуль?
— Наверное, каким-нибудь рисунком, — допустил пухлощекий паренек со второй парты.
— Совершенно верно. Обозначая нуль, майя рисовали маленького человечка с запрокинутой головой.
И этот человечек вызывал множество сомнений и споров среди ученых. И пока подавляющее число ученых признают открытие нуля за Брахмагуптой.
Каледин с удовольствием рассказывал, видя неподдельный интерес в устремленных на него глазах школьников, и испытывал состояние вдохновения, которое посещало его каждый раз, когда он чувствовал заинтересованность слушателей. Он был отличным лектором, знал это и в такие минуты был счастлив. У него есть работа, которую он любил и отдавал ей все свое время. И что ему еще надо? Ничего… Потеряв маму, он погрузился в свою любимую работу, и его больше ничего не волновало. Жизнь была и так наполненна.
Вечером Андрей Борисович не торопясь возвращался домой после занятий с вечерниками и с удовольствием вдыхал аромат распускающихся цветов. Он не запоминал названия, но всегда любовался их совершенством и в глубине души считал, что по красоте цветы уступают только цифрам. Мимо него пробежали две девушки, цокая по тротуару высокими каблучками и о чем-то весело переговариваясь. Вдруг одна оглянулась на Каледина, что-то тихо сказала подруге, та тоже оглянулась, они расхохотались и ускорили шаг.
