А в принципе этот бывший, точнее, еще недавний «важняк» ей был не страшен. Коллегам всегда можно найти общий язык, к тому же она сегодня выглядит на все сто. Вот что значит вовремя, словно специально, сделать перерыв и отоспаться вволю. Секретарша генерального прокурора излишне придирчиво окинула ее ревнивым взором, от остроносой туфельки до замысловатой прически, которую Нина старательно соорудила себе уже на работе, узнав о поручении руководства.
«Ну что, довольна осмотром? — так и тянуло схулиганить Нину. — Подхожу вашему Турецкому или не очень?» Но промолчала, скромно потупив глаза.
Секретарша назвала номер кабинета и показала рукой, в какую сторону идти по коридору.
Нина нашла нужный кабинет, постучала в дверь. Не услышав никакого ответа, подняла руку, чтобы постучать еще раз, но сзади ее окликнули. Она обернулась и увидела высокого светловолосого мужчину в прокурорском кителе с генеральскими погонами. Он приближался к ней с противоположного конца коридора, от окна, где стояла железная стремянка.
— Вы, полагаю, Нина Георгиевна Ершова? Очень хорошо.
И все! Ни здравствуйте, ни руку не протянул — ничего. Просто открыл ключом дверь, пропустил ее вперед, показал, куда сесть, и закрыл за собой дверь. Нине показалось, что он запер ее, но — зачем? Наверное, показалось, глупо на это рассчитывать.
— Прошу, — он протянул к ней руку через стол. Но Нина поднялась со стула, одернув короткую юбку, машинально этак провела ладонями по бедрам. Потом, низко склонившись, подняла с пола свою сумку и, обойдя его стол, коленом уперлась в боковой ящик, утвердила на колене сумку и стала неловко доставать толстую папку с материалами. А ведь она выбрала и подшила только самые необходимые.
Папка «доставаться» не хотела. Нина беспомощно взглянула на сидящего рядом хозяина кабинета, с индифферентным выражением наблюдавшего за ее безуспешными действиями. И Нина начала злиться.
«Что ж ты, бревно, полено чертово! Видишь ведь, как баба мучается, помоги!»
Никакого движения. Тогда Нина, прекратив возню, просто вывалила папку из сумки на стол.
— Садитесь, — спокойно сказал Турецкий.
Ух как она его отматерила! Мысленно… А он, не обращая на нее внимания, достал из ящика стола элегантные тоненькие очки, небрежно надел, открыл папку и углубился в чтение. Или просто делал вид, что внимательно читает, а сам мельком проглядывал страницы, не особенно углубляясь в содержание. Нина сама не без труда разбирала почерк некоторых свидетелей. Ему же словно все было по фигу.
Листов в деле было подшито много, а он перебрасывал их, словно играючи. Нину это все больше и больше начинало раздражать.
— Я не помешаю вам, если отодвинусь к окну? — вкрадчиво спросила она.
— Не помешаете, — ответил он, не поднимая головы.
Тогда она отодвинула свой стул к окну, поставила его так, чтобы он мог видеть ее всю, и села, приняв излюбленную позу американской актрисы. Нет, все-таки свою собственную. Ведь главная игра еще не началась. Подождала… положила ногу на ногу… непринужденно, чуть задержав приподнятую ногу, поменяла их местами… покачала туфелькой… погладила обеими руками бедра… сложила ладони на колене…
— Простите, Александр Борисович, да? У вас тут курят?
— Вообще, нет, но вам можно. Только откройте, пожалуйста, форточку.
— Благодарю вас… Там все понятно?
— Да.
«Да что за гад такой! Лишнего слова не добьешься!»
Нина подошла к сумке, стоящей на полу, возле ножки стола, и достала из нее начатую пачку папирос «Беломор». Она специально ее держала для ответственных случаев, хотя терпеть не могла папирос, предпочитая тоненькие «Вог». Но именно «Беломор» среди своих, причастных, так сказать, к клану юристов, работающих «на земле», обычно создавал атмосферу крестьянской такой простоты.
— Не желаете? — она показала кончик папиросы, выбитый ею толчком указательного пальца из пачки.
— Благодарю, я курю «Честерфилд».
«Даже не взглянул, не выказал удивления! Ну мерзавец!»
Тогда Нина чиркнула зажигалкой, затянулась дымом и, подойдя к подоконнику, положила папиросу на край. А сама стала тянуться к форточке, чтобы открыть ее. Но сколько ни дергала за неудобную железку, та не открывалась. И правильно делала, потому что Нина, все больше изображая рвение, вытянулась уже так, что ее юбка с замечательным разрезом по правому борту задралась до самой уже невозможности. Еще чуть-чуть, и из-под нее появятся кружевные резинки туго натянутых чулок и не менее пикантное кружево свободных трусиков. Ну а чувственный изгиб крутого, обнаженного в разрезе форменной юбки бедра — это уж в порядке вещей!
Он видел, конечно, Нина почувствовала его взгляд. Резко обернулась, сделав при этом обиженное лицо, и успела поймать момент, когда он воровато опустил глаза. И при этом как-то неестественно выдохнул, показалось, что даже с легким хрипом. Откашлялся. И кашлял, надо отметить, с большим чувством, словно извинялся за свою неосторожность.
— Форточка… — жалобно сказала она.
— Что вы говорите? — Он приподнял очки на лоб и уставился на нее, словно не понимая, кто она и зачем здесь находится.
«Ну до чего ж хорош, мерзавец! Вот кому отдалась бы без рассуждений, в любую минуту, сразу, как в омут головой…»
— Не хочет открываться, — почти с детской обидой произнесла она, суетливо оправляя юбку. Юбка почему-то не оправлялась.
— А-а, я забыл сказать, — Турецкий изобразил искусственную улыбку, которую тут же убрал с лица, — она и не откроется, дерните окно, оно не заперто.
И все. И никакой больше реакции.
Шло время, а он листал и листал дело, не поднимая на нее взгляда и не делая для себя перерыва. «Железный он, что ли?»
Звонили телефоны, он поднимал трубку, слушал, клал на место. Иногда отвечал «да», «нет», «попозже, пожалуйста», а пару раз даже резко: «Занят!»
Нина выкурила уже полпачки, и во рту у нее было гадко. «Хоть бы чашку чая предложил, гад!» — снова стала она накачивать себя.
— Хотите пить? — спросил, словно ждал именно этого момента. — Вон в графине вода, свежая, я сам утром наливал.
«Вот за что я вас всех ненавижу!..»
И когда уже ей показалось, что от ожидания и нервного напряжения она готова упасть в обморок, он перевернул последний лист и захлопнул папку. Сразу же пиликнул лежащий на столе мобильник. Он взял, включил и не поднес его к уху, а положил ухо на него — в задумчивой такой позе.
— Да… Здесь… — Он взглянул на Нину, и она могла бы поклясться, что он, будто заговорщик, подмигнул ей. — Думаю, скоро… Пока. — Турецкий отложил трубку и теперь уже точно заботливым взглядом уставился на нее: — Вы себя хорошо чувствуете?
Его неожиданно мягкий вопрос смутил ее. Подумав, ответила честно:
— Устала.
