Это был вывод Вадима Райского.
Турецкий посмотрел на Филиппа и сказал:
— Ничего не поделаешь, Филя, придется тебе освободить площадь.
— Так а я уже все, Сан Борисыч, — радостно воскликнул Филипп. — Мавр свое сделал, как утверждает Вячеслав Иванович, а теперь может хоть удавиться, поскольку никому он больше не нужен.
Райский, читавший классику еще в институте, многозначительно ухмыльнулся, но комментировать не стал. В общем-то, правильно. Сделал дело — отойди в сторону, уступи товарищу.
А вот Гусев — тот не сразу понял, что за фигня происходит с его адвокатами. И пришлось ему какое-то время втолковывать, да стараться при этом, чтобы он поверил. Основными аргументами здесь оказались как раз «убийственные» факты, которые привел Вадим. На Егора Савельевича было просто жалко смотреть. Наверное, он все же хороший мужик, потому что плохой так бы не переживал. И единственным светлым моментом в его каторжной жизни, особенно за последние месяцы, оказалось известие о том, какие силы включились наконец в борьбу за его освобождение. Ей-богу, чуть не заплакал. Все остальное, связанное с решающими событиями, назревающими в следственном процессе, растолковывать ему уже не было нужды. Одно озадачило. Заявление по поводу перевода в другой изолятор. Он сначала не понял зачем, потом не поверил, что ему может кто-то конкретный угрожать. За долгие месяцы, проведенные в камере, он успел познакомиться с «сидельцами», пребывающими, как и он, в бесконечном ожидании суда. Доходило до того, что самое строгое наказание казалось лучше, чем эта изнуряющая неизвестность!
Так зачем же в другую тюрьму? Здесь хоть знакомые… если не сказать — свои.
Ему все растолковали, объяснили, тот написал, по-прежнему сомневаясь. Не осознал еще. Ну дай ему Бог…
Раздался телефонный звонок. Все замолчали. Костя угрюмо произнес:
— Заходи…
— Все, ребята, я за решением, — сказал Турецкий, поднимаясь. — Если есть дела, отправляйтесь. Держите связь. Если делать нечего, можете подождать, я думаю, у нас с Костей недолго.
— Мы подождем, — дружно сказали Райский с Агеевым.
Костя сидел так, будто и не приступал к чтению. Но когда он резким движением подвинул папку с документами к Александру, усевшемуся в кресло напротив, и Саня приподнял обложку, стало ясно, что все бумаги прочитаны и сложены так, чтобы соблюдалась определенная последовательность. Костя всегда отличался пунктуальностью и страстью к порядку.
— Что скажешь? — чтобы не тянуть резину, спросил Турецкий.
— Удивляет ваша оперативность. Что-то в последнее время я не замечал ее у вас при расследовании других дел. Нет, это неплохо, но всему должны быть причины, верно?
— Явная же туфта, Костя… И потом, когда обижают хорошего человека…
— А он хороший? — как-то очень равнодушно спросил Меркулов, будто был заранее уверен в отрицательном ответе. Но Александр оказался хитрее.
— Пусть грамотно доказывают, что он плохой. И — никаких вопросов. Но организаторы — люди куда хуже его, а это несправедливо, Костя.
— Поговорим о справедливости? — тем же ровным тоном предложил Меркулов.
— Лучше когда-нибудь в другой раз.
— А что, хорошая тема. Немодная, правда. Ну в другой так в другой… — Меркулов вздохнул и остро взглянул на Александра. — Чего смотришь? Ты в папку смотри, а не на меня. На меня, Саня, будут и сегодня, и завтра другие глаза смотреть. И по-другому. Ну что делать, пусть.
Турецкий вдруг сообразил и лихорадочно перевернул папку, заглянул в бумаги с обратной стороны.
Ну, конечно, можно было догадаться. Подписанное заместителем генерального прокурора Российской Федерации, государственным советником юстиции первого класса Константином Дмитриевичем Меркуловым, там лежало постановление о срочном переводе подследственного Гусева Е. С. (уголовное дело №… находящееся в производстве с…) из следственного изолятора 48/2 в следственный изолятор 48/1 в связи с… Впрочем, причина, придуманная Меркуловым, уже не интересовала Турецкого.
Он вскочил, сунул папку под мышку.
— Костя, — сказал с чувством, — не верил и был категорически не прав! С меня!..
— Будет трепаться, — отмахнулся Меркулов. — Копии этих показаний и заявления Гусева ко мне на стол. Сегодня же! — И он хлопнул по столу ладонью.
— Для вопросов? — не удержался Александр.
— О господи, Саня, хоть ты не умничай… Позвони Вячеславу, пусть он перезвонит этому своему знакомцу… ну ты знаешь, как его? Орешкин? Нет, этот уже давно не работает… Что с памятью?.. Готовцеву, вот, и скажет, что я лично отдал такое распоряжение. Бегом, ребятки, пока не опоздали…
Не понял Александр Борисович потаенный смысл сказанной его другом и шефом фразы насчет опоздания, но и размышлять на эту тему было некогда. Он примчался к себе и, пока Филипп с Вадимом читали постановление, созвонился со Славкой. Объяснив в двух словах, что надо делать, и особо подчеркнув Костину просьбу позвонить Готовцеву, Александр сказал, что сейчас сам подвезет постановление.
— У тебя, что ли, дел других нет? С курьером пришли. — Грязнов не понимал причины такой спешки. Турецкий и сам не понимал, почему вдруг возразил, что курьера надо еще дождаться, а под рукой — Филя.
— Отлично, — обрадовался Вячеслав, — с ним и пришли, вот мы вдвоем и подскочим в Бутырку. Мишке, значит, позвонить? А что, пусть его готовят, пока мы катим.
До конца рабочего дня Александр Борисович читал материалы по делу Гиневича, доставленные к нему из Приморья, и, наконец, разобрался в причине, по которой генеральный взял его под свой личный контроль. Он бы и не брал, да уговорил, оказывается, молодой министр финансов, с которым генеральный прокурор избегал не только конфликтов или ссор — об этом и речи не шло! — но просто временных недопониманий, выражаясь уходящим советским «канцеляритом».
За чтением рутинных протоколов прошло время, стало темно. И Александр Борисович, решив, что денек удался, то есть прошел достаточно плодотворно, стал собирать документы, чтобы убрать их в сейф. За этим занятием его и застал телефонный звонок Грязнова.
— Ну все, Саня, благое дело сделано. Он — в Матроске. А Мишка, — он имел в виду начальника СИЗО-2, то есть Бутырки, — так ни хрена и не понял. В общем, как и я, грешный. Говорю, так начальство решило, старик. Может, этому бывшему олигарху приличные условия создать хотят, чтоб он быстрее кололся. А Мишка возражает, говорит, что он его в недавно отремонтированной камере содержит, а там условия почти идеальные, всего двадцать пять человек на пятнадцать посадочных мест, холодильник, телевизор, «параша» новая, чего им еще надо? А что сидят они там по два-три года, так это мелочи, не стоящие внимания. В общем, не понял, но пошел навстречу. И даже «автозак» сам поторопил. Я ему коньячку отстегнул, из старых запасов, своим, думаю, не жалко, а?
— Посадочную площадку загодя готовишь? — пошутил Турецкий.
