Райский поднял с пола свой портфель, подержал в руках и вдруг со злостью отшвырнул его в сторону. А Гордеев облегченно рассмеялся и сказал:
— В жестокой и бескомпромиссной борьбе между честью и гонораром победа оказалась на стороне… чего? Чести, разумеется. Ничего, Вадик, с гонораром мы тебя тоже не обидим. Было б с кого получать… Денис, сделай одолжение. Покажи Вадиму портрет Леночки Казначеевой.
Грязнов протянул Райскому сложенный пополам факсовый отпечаток. Вадим развернул, тупо в него уставился и покачал головой — не то укоряя себя, не то восхищаясь обликом задумчивой женщины. После недолгой паузы произнес растерянно:
— М-да-а… Ну той до этой далековато… слов нет.
— Так на чем особенно настаивала Нина Георгиевна? Кроме того, что просила впредь именовать ее в твоих разговорах со мной Еленой Александровной?.. Вы с ней, вообще, где беседовали? У нее в кабинете, в Следственном комитете? Или в фонде у Брусницына? — язвительно спросил Грязнов.
И вот тут окончательно Райского сдуло. Похоже было на то, что все, чем старательно «накачали» его заказчики, вышло вон. И Вадим обрел наконец способность рассуждать здраво и прагматично, чем, надо сказать, и нравился Гордееву, с улыбкой прощавшему приятелю многочисленные его «заблуждения»…
3
Филипп Кузьмич Агеев просто обожал устраивать мелкие провокации. Хлебом не корми — дай душе порезвиться. Ну и кулакам — тоже, но без тяжких последствий. Не «в умат», как выражаются уголовники. То есть так, чтоб мама родная потом все-таки узнала пострадавшего. И, как в прошлом говаривал легендарный советский лидер, в этой связи (с непременным ударением на букву «я») задание Вячеслава Ивановича пришлось ему «в цвет».
А этот термин уже из другого лексикона. «Выйти в цвет» — такое выражение пришло к сыщикам еще из царской охранки, а туда перекочевало из охотничьей терминологии. Так охотник по каплям крови, оставленным на земле, выходил на подраненную дичь, «в цвет». Ну а в охранке появился, естественно, другой смысл — охота на человека.
Итак, задание было «в цвет», и Филя немедленно договорился с Володей Демидовым, что тот подыграет ему в нужный момент. Это ведь очень впечатляет, когда на помощь растерянной женщине вдруг, невесть откуда, является добрый спаситель в образе этакого скромного на вид человека, в критический момент проявившего недюжинные, прямо-таки поразительные способности! Да его ж после этого надо немедленно начать усиленно и страстно уважать! И чем крепче и чаще, тем, извините, лучше! А что «спасаемая дама» наверняка пожелает проявить чисто женскую — какую же еще! — благодарность, причем по самому высокому счету, об этом Филя узнал все от того же Вячеслава Ивановича, а тот, соответственно, из своих источников. Значит, требовалось только создать максимально правдивые, естественные условия для выполнения ответственного задания. Оставляя при этом отдельные аспекты морали и этики в стороне, ибо настойчивое добывание истины иной раз заставляет исполнителя относиться к вышеуказанным общечеловеческим понятиям с некоторой снисходительностью.
Чтобы в дальнейшем не ошибиться и не спутать нужный объект с посторонней женщиной, Агеев с Демидовым подъехали к Следственному комитету МВД и подождали, пока дама выйдет. Наконец, сидевший с ними в машине Вадим Райский показал на невысокую, крашеную блондинку, крупную в плечах и бедрах, но с узкой талией. Она немного косолапо шла от дверей к закрытой автостоянке на таких высоких фигурных каблуках, что ее явно коротковатые ноги с рельефными, как у бывшей спортсменки, икрами, в общем-то, представлялись даже по-своему стройными. А кривизна — ну что ж, может, она в юности конным спортом занималась.
Позже, когда они высадили Райского и остались вдвоем, чтобы приступить к операции, Демидыч скептически заметил:
— Филя, ты только не надорвись, говорю как профессионал профессионалу. Ну а что касается портрета лица, то…
— То что? — мрачно спросил Филипп. — Оно в данном случае не показатель. Ну, скажем, ничего особо выдающегося. А фигура — так даже вполне ничего.
— Ты ведь знаешь великую истину, что искусство требует жертв? — успокаивал Демидыч. — А в нашем деле жертвы не всегда оправдывают затраченные усилия. Но мы идем на них, как все остальные бойцы невидимого фронта!
— Чего это тебя на трибуну потянуло? Вроде повода нет, — уныло заметил Агеев.
— Я к тому, Филя, что женщины подобного типа, по моему глубокому убеждению, никогда не доверяют своему первому впечатлению. Поэтому и про любовь с первого взгляда можешь сразу забыть. Ты ж не рискнешь заявить ей, что она — красавица, а ты всю жизнь только и мечтал о такой, как она, любовнице? Не рискнешь, ибо она не поверит ни единому твоему слову. И, больше того, немедленно насторожится, и тогда тебе там больше делать нечего. На твоей мякине ее не проведешь. Да и, судя по информации, тертая баба. К чему я говорю? А к тому, Филя, что подъехать к ней ты сможешь только в том случае, если она будет в полнейшем шоке, а твой внешний вид недвусмысленно продемонстрирует ей твою истинную героическую сущность. И что из этого следует? Догадываешься, нет? Это значит, что мне придется поработать с тобой, Филя, без всякого снисхождения. На совесть. Иначе никакого доверия.
— Ну ты все-таки не очень… — помолчав, пробурчал Филипп. — Мне ж с людьми встречаться. Ну, грим там, пластырь — это еще ладно, боевые шрамы украшают, шрамы, Демидыч, а не следы мордобоя, усекаешь разницу?
— Ох, — вздохнул Владимир, — вечно с тобой сложности… Попробую…
Дальнейшие события развивались практически в соответствии с составленным заранее планом.
«Гелендваген» Нины Георгиевны Ершовой нырнул под квадратную арку во внутренний двор, лихо подкатил к дверям подъезда «сталинки» на Кутузовском проспекте, в котором она с недавних пор проживала. Там автомобиль развернулся и сдал на стоянку, возле низкой оградки, окружающей древонасаждения и кустарники. Нина Георгиевна, совершившая вечернюю пробежку по магазинам, типичную для одиноких женщин, устало выбралась из машины, забрала с соседнего сиденья несколько тяжелых пакетов со всякой всячиной и, активизировав сигнализацию, вразвалочку, словно утка, направилась к своему подъезду. Нести покупки было неудобно.
Филя наблюдал за ее действиями, сидя на подостланной газете, на ступеньках небольшого крыльца. При ее приближении он поднялся и учтиво поклонился.
— Я не ошибаюсь, вы — Нина Георгиевна? — спросил он, и в глазах его засверкали чертики, которые вполне могли сойти за откровенное восхищение женщиной.
— Да, — сразу нахмурилась она и стала совсем некрасивой. — А что вам надо? Вы — кто?
— Извините, не представился, — улыбаясь, произнес он, — я был уверен, что Вадим нашел возможность сказать вам обо мне. Зовут меня Валера. Валерий Разин к вашим услугам, если желаете. Давайте, я помогу вам донести. — И он протянул руки к ее пакетам.
— Ничего не понимаю, — сухо ответила она, отстраняясь. — Почему я должна что-то знать о вас? И при чем здесь какой-то Вадим? Он — кто?
