— Арсенчик! — закричал Семен Семенович, подскакивая на заднем сиденье.
— Помолчите уж, Семен Семенович, — поморщился Голованов. Он и без того был недоволен, что старика взяли с собой: следи еще за ним, чтобы не подставился под пулю. А сейчас, кажется, и вовсе спятил. Ничего себе помощничек — сумасшедший следователь Моисеев!
Но неугомонный Моисеев, не трудясь узнать, что о нем думают окружающие, уже выбрался из машины и, подскакивая, как хромой воробей, устремился к дачнику с девочкой.
— Арсенчик, дорогой, это я, Семен Семенович! Следователь, не забыл еще, бродяга? Рубашка на тебе красивая, а загорел-то как!
Дачник обернулся. На его круглощекой физиономии появилась радостная улыбка. Он подбежал к старику, обнял его горячо и дружески… К машине они возвращались, оживленно беседуя, перебивая друг друга восклицаниями, чем дали Денису повод задуматься о странностях судьбы. И Лева Ривкин, и неведомый пока ему Арсен были так довольны встречей с Моисеевым, словно он их освобождал, а не сажал. Что за этим стоит: сладость, которую люди, добившиеся благополучия, находят в воспоминаниях о тех годах, когда им было хуже всего, чтобы сравнивать свое нынешнее положение с тогдашним? Или все проще: чтобы добиться такого уважения бывших подследственных, надо обладать истинным профессионализмом, чем отличался следователь Моисеев?
Моисеев в немногих веских словах изложил суть ситуации, и Арсен потер вспотевший смуглый лоб. Девочка весело прыгала рядом, стараясь привлечь внимание взрослых дядей. Арсен словно только сейчас вспомнил о ребенке:
— Беги домой, Машенька. И скажи маме, чтобы получше калитку закрыла. Поняла?
— Кайитку закйила! — старательно повторила Машенька.
Арсен подошел к делу основательно. Попросил предъявить документы, задал ряд уточняющих вопросов, потоптался, достал из кармана шортов клетчатый платок немалых размеров, отер пот с висков и шеи и лишь после этого, взвесив все «за» и «против», изъявил готовность помочь. В кооперативе «Лески» Арсен занимал немалый пост казначея, собирал взносы то за газ и воду, то за вывоз мусора, и поэтому каждый был у него на виду. Лето выдалось жарким, на даче сейчас живут многие… да фактически все. У многих семьи, дети. Отсутствуют только Тихонов, Мещерский, Майсурадзе и Гугенбухт. Ай, нет, к Майсурадзе как будто приехали, но от них ни звука не слыхать… Словом, наведаться к ним и проверить, нет ли посторонних людей, не так уж трудно.
— Если кто-то окажется дома, я мог бы попросить дополнительно расписаться в ведомости. За газ, за электричество… мало ли за что!
Но неустрашимый Семен Семенович считал, что это будет слишком просто. После того как его следовательская карьера, в сущности, закончилась, в нем взыграл авантюрист. Вспомнив фронтовые годы, он рассказал, как, пробираясь к своим, попал в лапы немецкого патруля и спасся единственно тем, что одежда на нем была деревенская — тулуп да валенки, но и это не выручило бы его, если б не смекалка, позволившая изобразить блатного, который сквозь войну пробирается из зоны домой. Он так кривлялся, ботая по блатной фене, еще не вышедшей тогда из воровского обращения, что патруль даже не стал его обыскивать. А в правом его валенке лежал партбилет. Если бы партбилет обнаружили немцы, туго бы ему пришлось. А если бы к своим заявился без партбилета, пришлось бы, по-видимому, еще туже. Так вот, Моисеев был не прочь тряхнуть стариной и пойти на разведку, преобразившись в деревенского жителя.
Голованов вторично за сегодняшний день подумал, что Семен Семенович сошел с ума, но подумал мимоходом, ненастойчиво. В первый раз его кажущееся безумие принесло им знакомство с Арсеном. Может, и во второй раз повезет?
И, объединив усилия, вместе они выработали план, в который предложение Моисеева вполне укладывалось.
15
Проверив и убедившись, что Настя остается на своем месте и не предпринимает никаких поползновений к побегу, Рубежов вернулся на первый этаж, в то самое кожаное овальное кресло, с которым уже сроднился.
— Привыкай к роскошной жизни, — сказал себе Жора. — Если выгорит дельце, не в таких еще креслах доведется нежить свою задницу.
Он произнес это вслух, отчего ему стало немного неуютно: чего это он сам с собой разговаривает, как псих ненормальный? Когда Жора шел сквозь холл, его лицо отразилось мимоходом в настенном зеркале и оно ничуть не напоминало лицо победителя, которого ждет впереди роскошная жизнь. Лицо было бледным, вытянутым и растерянным. И то, что оно продолжалось накачанным, мускулистым телом, только подчеркивало несоответствие физического и духовного состояния.
Георгию Рубежову были чужды угрызения совести из-за того, что он участвовал в похищении человека, однако в затеянной ими авантюре был ряд моментов, которые его беспокоили. Даже скудный Жорин разум уловил то, в чем не желал себе признаться умный, но подверженный параноидальной вере в свою правоту Сальский: сухими из глубокой лужи, куда они добровольно залезли, выбраться нельзя. Допустим, сейчас Грязнов даст отбой и «авангардистами» больше заниматься не будут, но где гарантии, что не займутся потом, после Настиного возвращения? Даже хуже: не указали ли они сами таким образом сотрудникам «Глории», что те находятся на верном пути? И теперь с пути не сойдут ни за что. Похитителей людей не прощают.
«Ничего, — утешал себя Жора, правда, уже не вслух, чтобы не усугублять мрачность ситуации. — Главное, вовремя смотаться за границу. Пускай Файн плацдарм подготовит, раз мы его фактически спасли. А там — ищи нас, свищи! С собаками не выследишь».
И это его тоже не убедило. Жора не мог похвастаться начитанностью, но кино изредка посматривал, и в фильмах того сорта, которые предпочитали бывшие «морские котики», то и дело упоминалась такая организация, как Интерпол. А она, судя по тому, что о ней показывали, шутить не любила. Спокойной жизни Жора не ждал, особенно когда последовал за Сальским, но беспокойства получалось что-то многовато. У Жоры засосало под ложечкой. А, фиг с ним со всем! Если в брюхе пустота, надо пожрать. Жаль, запить нечем, и не позволяется.
Едва Жора, примостясь, как одинокий король, во главе длинного стола, вскрыл старым верным ножом банку консервов и, подцепив ложкой первую порцию, отправил ее в рот, стук возобновился. На сей раз он доносился откуда-то снаружи. Давясь полупроглоченным болгарским голубцом, Жора снова выскочил во двор. Железные ворота претерпевали нападение: в них ровно и мощно били кулаком.
— Ну, чего еще кому, на фиг, надо? — рявкнул Рубежов. Голубец комом застрял где-то на полпути к желудку, не добавляя Жориному голосу мягкости.
— Что ж вы электрика не пускаете? — донесся из-за ворот мирный укоризненный голос. — Проверьте, по крайней мере, сами, есть у вас электричество или нет.
Напряженно обводя двор дулом «калашникова», Жора взбежал на ступеньки и пощелкал первым подвернувшимся выключателем. Свет не загорелся. А, бля, и правда обесточили… Что более подозрительно: впускать или не впускать? А вдруг Майсурадзе действительно договорился заранее с электриком, и, если его не впустить, весь поселок будет в курсе, что у Майсурадзе в доме засел кто-то чужой. Еще вызовут милицию… Нетушки, лучше впустить!
