И вот такого мужчину она оттолкнула, обидела! И из-за чего? Из-за полной ерунды! Ну да, он не был ласков утром, он стремился поскорее уйти, но ведь у него столько дел. Начальник частного охранного предприятия — ответственная должность! На что же здесь обижаться? Дура, дура! Оставалось только надеяться, что его обида пройдет. Они обязательно встретятся, может быть, даже сегодня, как-нибудь случайно, Настя попросит у него прощения, и все станет так, как должно быть.
И, как будто ее мысли обладали реальной властью над событиями, едва Настя вышла из очередного бутика, рядом с ней притормозила машина. В моделях Настя не разбиралась, но в стиле этой машины чувствовалось что-то военное. Слишком коротко стриженный, но в общем симпатичный парень с простым, немного деревенским лицом распахнул перед ней переднюю дверцу.
— Из агентства «Глория», от Дениса. Вы Настя?
— Я Настя. — Настин голос затрепетал.
— Он мне поручил вас к нему подвезти. У вас ведь найдется свободное времечко?
Ошарашенная совпадением действительности с ее желаниями, Настя села на переднее сиденье. Ей и в голову не пришло задавать какие-либо вопросы.
Если агентство «Глория» следило за преступниками, из этого не следует, что преступники не следили за «Глорией». Павел Сальский, натренировавшийся в умении причинять боль, справедливо полагал, что к знанию противника должно прилагаться знание его близких. Через своих близких даже самый сильный и мужественный человек уязвим сильнее, чем сам по себе. Что касается самого Паши, он освободился от этих слабостей: женщины для него ничего не значили, родителей своих он презирал. А то, что противник наделен слабостями, это хорошо, очень хорошо…
Паша Сальский не был глупцом и видел, к чему идет дело. Шестаков тоже видел, но он был недостаточно решительным, чтобы предпринять что-то радикальное. Он ни за что не дал бы согласия на похищение девчонки, в которую был влюблен директор «Глории». «Влюблен!» — Паша с издевкой мысленно повторил это слово. Тем доходчивее будет для него ультиматум: «Держись подальше от расследования этого дела, тогда мы вернем тебе твою Настю. Ее ведь Настей звать? Хорошее имя для хорошей девушки. Пускай Денис узнает, что с его Настенькой можно сотворить уйму такого, после чего она перестанет быть хорошей девушкой. Она, возможно, и женщиной никогда больше не сможет быть — смотря как за дело взяться. Если даже ты ее не так уж любишь, сможешь ли жить с таким пятном на совести? Учти, незапятнанной совестью сотрудник правосудия обязан дорожить. Так вот: пожалей девчонку!»
Шестаков — чистоплюй. Такой недоделанный начальник Сальскому надоел. Вот если им с Жорой удастся провернуть всю операцию в обход Кирилла, впору рассчитывать на особое внимание заокеанского хозяина, который как раз на днях прибывает в Москву. Если хозяин останется доволен, бывшим «морским котикам» гарантирована прямая дорога в Америку. А там недалеко и до того, чтобы стать наконец-то киллерами международного масштаба.
Обратиться за поддержкой прямо к Файну Сальский пока не имел возможности. К Шестакову — не мог. Поэтому он перетряс старые связи эпохи начального пребывания в Москве, эпохи борьбы кавказских группировок и расправ с конкурентами. Связи эти зиждились на двустороннем компромате. Старые друзья-враги не отказали и предоставили в качестве плацдарма одну дачку, на которую никто никогда не сунется, которую милиция не вычислит ни за что.
Ответственным за операцию с Настей Сальский назначил Рубежова, отговорившись тем, что у него полно дел в бункере. В действительности Сальский не без оснований подозревал, что Жоре удастся произвести лучшее впечатление на девушку, чем это получилось бы у самого Паши. С некоторых пор Паша заметил, что особы женского пола его избегают, несмотря на то что он был нормально одет и отменно сложен. Вдруг они замечают, что в его стекленеющих от мечтаний глазах отражаются беспомощными, истязуемыми, обескровленными? «Такого не может быть», — уверял себя Паша, но тем не менее женщины его избегали. Кто бы объяснил, почему?
…Сотрудник «Глории», любезно предложивший подвезти Настю к Денису, в дороге оказался неразговорчивым и интеллектом не блистал, но для водителя это было совершенно не обязательно. Настя начала его расспрашивать, завершили ли они то самое сложное дело с картинами русских авангардистов начала ХХ века, а он буркнул, что его дело — баранку крутить, его в такие сложности не посвящают, и Настя отстала. Ей доставляло удовольствие в такой солнечный день разглядывать Москву через ветровое стекло машины, и даже пробки, в которых то и дело приходилось увязать, ее не огорчали: наоборот, оставалось больше времени, чтобы рассмотреть какие-то любопытные детали окружающей обстановки. Ехали они через центр и, судя по тому, что говорил Денис о расположении «Глории», скоро должны быть на месте.
Что-то начинало тревожить Настю. Она сравнивала, размышляла, задавала себе вопросы. Например, такие: каким образом Денис узнал, что именно в это время она выйдет из этого магазина? Значит, он поручил сотрудникам «Глории» следить за ней? Такой поступок совсем не в духе Дениса… Правда, чем ближе узнаешь человека, тем больше открываешь в нем незнакомых черт. Но была еще какая-то деталь, допущенный водителем просчет, который маячил на задворках сознания, не поддаваясь Настиным попыткам вытащить его на белый свет.
Остались позади архитектурные причуды, сверкающие витрины и новомодные памятники центра столицы. Пошли унылые километры осыпающихся хрущевских пятиэтажек, а за ними — белые пространства стереотипных новостроек.
— Разве «Глория» переехала? — спросила Настя.
— «Глория» не переехала, директор в филиале, — добродушно ответил водитель с таким располагающим лицом, что поднявшееся было беспокойство улеглось.
Вот оно — «Денис Александрович»! Настя не ослышалась: именно так назвал тот, кто представился сотрудником «Глории», своего начальника. В то время как она прекрасно знала, что отчество Дениса — Андреевич. Оговорка, пустяк? Молодого начальника, должно быть, нечасто величают по имени-отчеству. И тем не менее это настораживало.
Промелькнула бетонная эстакада, что серьезно напугало бы Настю, если б ей сказали, что это — Кольцевая автодорога. Но и без точных ориентиров чувство, что они выезжают за пределы Москвы, усилило Настину тревогу.
— Дайте я позвоню Денису, — потребовала она.
— Откуда?
— У вас обязательно должна быть рация для связи. Дайте мне с ним поговорить.
— Это ни к чему.
— А если нет, высадите меня. Высадите немедленно!
Машину качнуло. Настя впилась ноготками в плечо водителя и отлетела назад. Если бы не ремень безопасности, она бы как следует впечаталась виском в боковое стекло. Потирая стремительно краснеющую скулу, Настя расширившимися от изумления и страха глазами следила за водителем.
— Сиди смирно, поняла? Никуда ты отсюда не выберешься. А будешь выкобениваться, живой я тебя до места не довезу. В канаву сброшу, пускай кто хочет возится с твоим трупом.
Какую-нибудь другую девочку из тех очаровашек, что в школе отличались примерным поведением, а когда подросли, продолжали слушаться родителей, мужей, начальство, это жестокое заявление заставило бы оцепенеть. Но Настя не горела желанием проявлять чудеса дисциплины. Опыт еще в детстве помог ей понять, что если все время слушаться, как велят взрослые, никогда ничего не добьешься. И сейчас, вместо того чтобы сидеть смирно, непослушная Настя пригвоздила острым каблучком к полу ступню водителя и изо всех сил рванулась к рулю. Похититель взвыл. Машину мотнуло. На скорости восемьдесят километров в час, притом что вторая обутая в кроссовку ступня не успела придавить тормоз, они едва не впечатались в столб. Настя не сказала бы, что именно этого она и добивалась, но происшествие было ей на руку. Поблизости оказался пост ГАИ.
