— Ну-ка, Гордеич, — Абу достал из кармана фотографии Матюшкина и Плешакова, девять на тринадцать, те, что передали ему в конверте сотрудники Останкина, и, сдвинув в сторону кружку, ложку и заварной чайник, положил перед стариком. — Внимательно гляди! Видел тут их?
— Погодь, Борис Михалыч, — старик сдвинул фуражку к затылку, — дай вспомнить-то… Ага, вон етот — определенно, да. Был он у нас, когда жа?.. Припомню, ага. Крутой, навроде тебя, Михалыч.
— Чем ж крутой-то? — усмехнулся Абушахмин.
— А как жа! И джипа у него, как ета, и охрана — рослая, навроде твоих, ага. И «мерседес» еще. Только ты вон здороваешься, а он — как етот… баба скифская, мимо протопал… А вот и скажу — в обед дело-то было. На той неделе, ага.
— А про второго что скажешь?
— Не, етого не знаем. А чего, тоже крутой?
— Ладно, Гордеич. Помалкивай пока.
Абушахмин забрал фотографии и кивнул своим: пошли.
Он сразу заметил беспокойство в глазах Гегама, привставшего со своего широкого кресла за письменным столом. Ну оно конечно понятно: когда «крыша» приезжает, какая может быть особая радость! Но все-таки. Значит, душа нечиста.
— Пойдем туда, — качнул головой в сторону боковой двери Абу.
Они вошли в ковровую комнату.
— Артур где? — Абу сел на низенький диванчик. Охранники его остались у двери.
— Артур? — словно не поняв, переспросил Гегам. — Артур отъехал ненадолго. А что, к нему срочные дела? Я не могу решить за него, Борис Михайлович? Вы по делу или поужинать? Так я распоряжусь.
— Сядь, — грубо оборвал Гегама Абушахмин. — Тебе эта личность знакома? — Он сунул под нос армянину фотографию Плешакова.
Гегам задумался. Сказать: «Знаю» — пойдут вопросы — откуда? «Не знаю» — может быть еще хуже. Зачем это Абушахмину? Можно сказать, что этот тип был тут, обедал, потом разговор о «крыше» вел, но, узнав, кто «кроет», видимо, отказался от своих намерений. Поэтому здесь сидел, обслуга, конечно, видела, если спросят, скажут. Кто захочет связываться с этим бандитом! Ах, только бы Артурчик раньше времени не вернулся. Успеть бы с ним договориться!..
Он понимал, что пауза слишком затягивается и надо что-то говорить, а то уж больно все получается подозрительно.
— Ну, вижу, вспомнил? — оборвал стремительный поток мыслей Абушахмин.
— Вспомнил, Борис Михайлович, конечно, вспомнил, как можно не вспомнить? «Крыть» нас приезжал. Очень грубый человек. Но когда узнал, что мы в «крыше» не нуждаемся, стал ругаться, угрожать стал, а потом пообедал и уехал. Платить не стал. Грубый человек.
— Почему я об этом не знал? — спросил Абу, но ответ ему был не нужен. Врет, старая задница. Не стал бы Плешаков лично кому-то свою «крышу» навязывать. У него для этого «шестерки» есть. Но почему врет Гегам? Чего боится? Может, сговорились уже?
— Значит, «крыть» собирался… — сделал вид, что поверил, Абу. — А угрожал как? Может, что показывал? Шантажировал, да?
Гегам вспотел. Неужели этот бандит все уже знает?! Но откуда? Они с Артуром договорились, что ни одна живая душа не пронюхает об опасном договоре с Плешаковым, на который им пришлось пойти из боязни, что бандиты узнают о той записи. Выходит, что-то где-то просочилось? Но где? Откуда?..
— Просто угрожал… Шею свернуть обещал.
— Это тебе-то? — презрительно хмыкнул Абу. — Так у тебя ж ее и так нет! Разве что у Артурчика… Так куда, говоришь, брат отъехал? Сейчас мы его разыщем.
— В Сергиев поехал.
— Домой, что ли?
— Может, домой, — неохотно согласился Гегам. — Не знаю. Попросил меня побыть тут, на всякий случай. С кем-то из поставщиков встретиться хотел.
— Ну ладно, подождем, а там видно будет. Теперь скажи, кто и как помогал этому Плешакову записывать все наши застольные беседы?
Вот оно — самое страшное! Лоб Гегама стал не просто влажным, а потек. И это тоже не ускользнуло от пронзительного взгляда бандита. Если они начнут пытать, Гегам был просто уверен: он долго выдержать не сможет. А если не сможет, значит, смерть. Другого от бандитов ожидать невозможно. Если бы Артур был рядом, может быть, им удалось бы вдвоем убедить Абушахмина, что они тут абсолютно ни при чем, что они в первый раз об этом слышат, Артур умеет убеждать, хоть и младший брат…
— Я не… — умирая от ужаса, простонал Гегам.
— Не хочешь говорить правду? Тогда ответь, сколько Плешаков тебе заплатил за эти записи?
Гегам рухнул на колени, молитвенно сложив пухлые руки у лица:
— Поверьте, Борис Михайлович…
— Как знаешь, сам виноват. — Абу принял жесткое решение. — Миша! — кивнул он одному из своих охранников. — Позови сюда моего Жору. Хочу, чтоб он по-своему поговорил с этой жирной свиньей.
Охранники быстро переглянулись и хмыкнули: им были известны гомосексуальные наклонности громилы-водителя. И картинка здесь предстояла забавная.
Через несколько минут, в течение которых толстый армянин, валяясь в ногах Абушахмина, слезно выкрикивал что-то на родном языке, вернулись Миша с Жорой. Шофер посмотрел на Гегама, перевел взгляд на хозяина и усмехнулся. Хмыкнул и Абу.
— Жора, он — не лучший вариант, но пока для тебя другого нет. Вот найдем его братца, подрючишь и его. А пока надо этого в умат уделать, понял? Темнит он! Давай займись им. А вы, братва, если базлать станет, перо ему в бок!
Абу поднялся и еще раз посмотрел на распростертое у ног жирное тело хозяина «Русского дома». Он махнул рукой, и, повинуясь его жесту, Жора по-борцовски схватил Гегама и резко швырнул того ничком на диван. А сам сбросил на пол куртку и взялся за свои брюки.
Выходя, Абу услышал почти звериный рык и пронзительный вопль и визг несчастной жертвы.
Он подошел к бару, велел подать себе бокал лучшего коньяку и лимон в сахарной пудре. Пока бармен быстро готовил заказ, Абу обернулся и, привалившись к стойке, стал внимательно оглядывать наполовину заполненный зал. Попались на глаза несколько смазливых девочек, ну это наверняка местные. В дальнем углу гуляли бритые — тоже, поди, из местных, оттягивались шампанским. Особо солидной публики как-то не наблюдалось.
Он стал вспоминать обстоятельства и обстановку того, прошедшего ужина, который, как оказалось, был кем-то записан слово в слово. Кем? Кто мог такое сделать?
Между столиками сновали официанты в расшитых русских рубахах и жилетах поверх них. Тогда их всех тщательно осматривали, проверяли карманы. Все было чисто. Но запись-то шла! Абушахмин смачно выругался, чем несколько испугал бармена, принявшего было восклицание на свой счет. Но Абу забрал у того свой бокал, сплюнул на пол и выпил двумя огромными глотками.
Вот же блядство! Ну разве это его дело — заниматься всякими ментовскими заморочками? А генерал на что, мать его?! Нажрался там себе, в штаны наклал и моргалами хлопает, а ты тут…
