— Сегодня же буду!
— Ну давай, — засмеялся Грязнов. — Только не сильно суетись, помни, чем тот Мальбрук закончил!..
Когда Западинскому доложили, что в его приемной сидит следователь Генеральной прокуратуры, он не сразу врубился.
— Зачем? Я разве вызывал?
— Извините, Виталий Борисович, — сказала пожилая женщина, временно заменившая заболевшую от огорчения Ирину, — но, по-моему, это он собирается вас вызвать. Во всяком случае, вид у него такой.
— Меня не интересует ваше мнение! — резко оборвал словесный поток Западинский. — Выясните, чего ему надо, и отправьте в соответствующие службы.
— Я попыталась, но он возразил, заметив, что в противном случае будет вынужден вызвать вас в прокуратуру. На допрос, так я думаю.
— Я повторяю, мне в высшей степени наплевать, что вы думаете! — вовсе уже взорвался Западинский. — Усвойте это наконец! Или вы немедленно покинете приемную! И вообще Останкино!
Женщина оскорбленно поджала губы, но с места не сдвинулась.
— Ну, какого черта стоишь? Зови!
Турецкий спокойно проследовал в кабинет. Хозяин его даже не оторвал зада от своего жесткого кресла, смотрел исподлобья. Ну что ж, ты хочешь так, пусть тебе зачтется. Александр слышал сквозь неплотно прикрытую дверь в приемную грубый диалог с секретаршей.
Он отодвинул стул от приставного столика, сел, достал свое служебное удостоверение и, раскрыв, показал его Западинскому. Подержал на весу, чтоб тот мог ознакомиться, и, щелкнув корочками, сунул в карман. Генеральские погоны на фото, вероятно, произвели впечатление.
— Чем обязан, Александр… извините?
— Борисович. Мы тезки по отцам. Я в связи с вашими печальными событиями. Хочу задать несколько вопросов.
— Это официальный допрос?
— Пока не вижу нужды. Если вы ответите на мои вопросы. Но если будете настаивать, можем и официально составить протокол допроса свидетеля согласно Уголовно-процессуальному кодексу.
— Ну зачем же? — неискренне улыбнулся Западинский. — Вообще-то я очень занят…
— Охотно верю.
— Я обычно планирую такого рода встречи…
— Постараюсь не сильно занять ваше время.
— Тогда я слушаю вас. Чай? Кофе?
— Нет, благодарю, не будем отвлекаться.
— Спрашивайте. — И наклонившись к переговорному устройству, сказал: — Мне одно кофе.
«Эх ты, грамотей хренов! — мысленно усмехнулся Турецкий. — Волнуешься? Ну ничего, сейчас я тебе испорчу его вкус…»
— Меня, собственно, привел к вам интерес, касающийся семьи погибшего Скляра. Убит известнейший телевизионный журналист. Одновременно убит телеоператор, считающийся женихом дочери этого Скляра. Наконец, как говорится, пропала сама Елена Скляр. Так, или я ошибаюсь?
— К сожалению… — Западинский мялся. — Ничего не могу сказать по поводу оператора Никулина, вы ведь о нем?
Турецкий кивнул.
— Откуда вам известно, что он убит? Мы знаем другое. В пьяном виде, извините, выпал из электрички. И он вообще…
— Разве? А в вашем некрологе такие теплые слова! Получается, это — липа? Недостоин уважения и памяти?
— Ну… вы заостряете зря. Некролог, вам же известно… на кого рассчитан! Нельзя же писать: в пьяном виде… Непедагогично.
— Наверное, я вас огорчу, Виталий Борисович. Или обрадую? Никулин — есть такая версия — был сперва убит, а уже потом, возможно с целью имитации самоубийства или просто падения в пьяном виде, подброшен на железнодорожные пути. Но к этому вопросу у нас будет возможность вернуться. А что это за история с пропажей дочери Скляра? Народ у вас, я заметил, волнуется! Кому они все могли перейти дорожку?
— Да какая история! — поморщился Западинский. — Ну работала она у нас, погоду вела, да вы ее небось видели постоянно.
— К сожалению, для телевидения не остается времени…
— Понимаю. Я и сам не успеваю… Да, так вот, работала, а несколько дней назад не вышла на работу. Число можно уточнить в секретариате. Но у нее и прежде бывали такие нарушения. Девица с норовом, могла взбрыкнуть и куда-нибудь на юга податься — на недельку. Проветриться.
— Говорите, и раньше бывало?
— Ну… — Западинский, улыбаясь, развел руками. — Информация о погоде — не самая рейтинговая передача, вы понимаете. Замена ведущей всегда найдется. Вот и терпели.
— И не звонила, и не предупреждала, ничего?
— Не-а.
А глаза Западинского, заметил Турецкий, были настороженны.
— И дома у нее — никто ничего?
— Она с отцом жила. Он, по-моему, тоже был абсолютно не в курсе. Я спрашивал, он… говорил как-то неопределенно.
— А больше родственников у нее нет?
— Это вам надо в отделе кадров поинтересоваться. Честно, не знаю.
— Воспользуюсь вашим советом. А относительно двух убийств у вас нет никаких собственных мыслей, соображений?
— Нет, все это как-то не укладывается в голове…
— Понимаю вас. Когда собираетесь хоронить?
— Да вот, как ваши коллеги разрешат.
— Значит, Шопен за общественный счет?
— Простите?
— Поскольку родственников нет, получается, и доброе слово сказать на могиле некому?
— Вы не правы. А коллектив? Где они пользовались уважением!
«Чего-то ты заврался, парень… — снова мысленно усмехнулся Турецкий. — А как же пьяница?»
— А потом, этим кадры занимаются… У Никулина-то определенно кто-то есть.
— Да-а? Прошло уже два дня, а вам так и не удосужились доложить? Непонятно.
— Не помню, — резко заметил Западинский. — Возможно, и докладывали. Но только у меня масса неотложных дел, вероятно, просто запамятовал. — Ему уже явно надоел следователь со своим занудством.
— Хорошо, тогда закончим. Если что-то мне понадобится, я надеюсь, вы не будете возражать? Нет?
— Только предварительно…
— Договорились. Извините, что заставляю вас пить холодный кофе. Пока мы беседовали, он остыл.
И Турецкий отправился в отдел кадров телестудии.
Звонок сюда уже последовал, это Александр Борисович увидел по глазам пожилого кадровика, по его предупредительности.
— Вам сообщили обо мне?
— Мне? — сделал большие глаза кадровик, но вовремя спохватился: — Ах, ну да, конечно. Так что вас интересует?
— Личные дела Скляра и его дочери.
— Ваше удостоверение, пожалуйста.
— Прошу… Надеюсь, они государственной тайны не представляют?
— Что? Ах да, конечно, нет! Садитесь. Сейчас я вам их представлю… Сейчас, сейчас, сейчас… — повторял он, словно попугай, роясь в большом ящике, стоящем в несгораемом сейфе величиной со старинный буфет. У Кости Меркулова был в кабинете одно время такой. Полстены занимал. — А вот, прошу, и они. — И кадровик положил на стол перед Турецким две тоненькие коричневые папочки. Всего и делов-то…
