— Да как можешь…
— Выезжаю, — ответил тот и положил трубку.
— Леночка, бой-френд, — вслух произнес Плешаков, — хитрый папашка… А что, комбинация может сложиться совсем неплохая! Только вот где наш братик? Где гениальный мальчик?
Впрочем, не самому же бегать и это выяснять! Есть специалисты. Сейчас сюда подскочит на своем джипе их шеф Коля Лаврухин, большой профессионал по этой части, и все образуется…
Часть вторая
Глава шестая Преступление века
— Папа, мы уходим! — закричала Нинка.
Следом хлопнула входная дверь. Квартира опустела. Ирина — на работу, Нинка — в школу. Турецкий стоял под душем, шумели струи, бьющие в полупрозрачную штору, и потому он не расслышал, что сказала дочь. А когда раздался пронзительный телефонный звонок — раз, другой, третий, он не выдержал и сердито закричал:
— Черт возьми! Может наконец кто-нибудь в доме подойти к телефону?!
Частые звонки продолжались. Так могли звонить только из другого города. Или из другой страны.
Продолжая чертыхаться, Турецкий отключил воду, накинул на плечи халат и, ступая мокрыми ногами по ковровой дорожке, пошел к трубке. Пока шел, телефон не умолкал. И только теперь понял Александр Борисович, о чем крикнула ему Нинка.
— Алло! Алекс, елки-палки! — прилетел издалека басовитый знакомый голос. — Я тебя не разбудил? Но я подумал: если у меня ночь, тогда у тебя уже утро!
Как не узнать голос старины Пита! Питера Реддвея, бессменного директора «Файф лэвел»!
— Привет, старый друг! — безо всякой, однако, радости приветствовал Турецкий. — Надо полагать, ты звонишь из Штатов?
— Да, надо, надо! Я хотел сообщить, что скоро может состояться встреча.
— Где? В Гармише? — Турецкий имел в виду штаб-квартиру «Файф лэвела», или «Пятого уровня», — международного антитеррористического центра, расположенного в баварском курортном городке Гармиш-Партенкирхене, где он бывал не раз, читал лекции, да и сам принимал участие в некоторых операциях против арабских и прочих террористов, являясь фактическим заместителем Питера от России. — Или ты приглашаешь в Сан-Диего?
Реддвей был родом из Калифорнии и имел не то виллу, не то ранчо почти у самой границы с Мексикой — словом, родовое гнездо, о котором вспоминал хоть и редко, но с большой теплотой. А когда Александр Борисович бывал по служебным делам в Штатах, если их пути пересекались, Пит всякий раз приглашал посетить окрестности Сан-Диего. Увы, обстоятельства не позволяли.
— Нет, Алекс! — радостно прокричал Реддвей. — Это ты приглашаешь! А я с приятным удовольствием это приглашение уже принял. Как тебе нравится?
— Чрезвычайно, Пит! — невольно засмеялся Турецкий. — И когда встречать?
— Завтра или на другой день, — прилетел ответ.
— Послезавтра, что ли?
— Да, после, после. Но я рад тебя слышать, Алекс! Какой ты больше хочешь сувенир?
Пит был верен себе, как всякий практичный американец: его подарок должен быть полностью согласован с желанием того, кому он предназначен. Однако Турецкий не стал помогать другу.
— Ты сам, Пит, лучший сувенир!
— Понял, понял! Ожидай другого звонка. Пока, да?
— Пока, Пит.
Турецкий положил трубку, посмотрел под ноги, обнаружил здоровое мокрое пятно на ковре вокруг себя, подумал, что Ирка наверняка устроит ему самый натуральный бенц. Собачку, что ли, завести? Чтоб при случае можно было на нее свалить — песик, что с него взять? Вот и Нинка тоже просит, чтоб в доме появилась какая-нибудь живность. Ага, а кто ее выгуливать станет? Нет, рано еще, не созрели…
Турецкий прошлепал на кухню, где на газовой плите остывала большая турка с кофе. Налил чашку, стоя выпил и наконец подумал: а чего это Питер звонил? Тем более — домой? У него что же, частный визит? Такого за Реддвеем вообще-то не водилось. Да и не великий он любитель отрывать свой огромный зад от широченного кресла, сделанного ему по специальному заказу с подачи, кстати, Турецкого в бытность его в Гармише. Тогда что же?
Размышления прервал новый телефонный звонок — не нервный, а нормальный, даже чуть задумчивый, местный, московский. Александр Борисович вернулся к аппарату.
— Саня, ты еще дома? — услышал он голос Меркулова. Это — в ответ на его «алло!». — Ты что молчишь? — Зам генерального прокурора был чем-то явно озабочен. — Что с тобой?
— Как всегда, поражен твоей проницательностью, — хмыкнул Турецкий.
— Чего? Ах да! Ну конечно, вопрос отчасти дурацкий!
— Отчасти, — согласился Турецкий.
— Это хорошо, что ты еще дома. — Меркулов пропустил мимо ушей сарказм подчиненного. — Потому что прямо сейчас ты примешь приличный вид и, не заезжая на работу, отправишься на Лубянку, в известный тебе серый дом, где на твое имя выписан пропуск к генералу Жигалову. А потом заглянешь ко мне, понял?
— Ничего не понял, но сделаю, как велит начальство. Два вопроса. Что означает по-твоему приличный вид? А второй — вот: только что звонил откуда-то, с той стороны, старина Пит, собирается приехать. Не в курсе зачем?
— Так. По первому вопросу проконсультируйся с Ириной Генриховной, ее советы тебе — всегда на пользу. По второму. Визит связан, понял?
— Нет. Я тупой, Костя. Или это не для телефона?
— Это вообще ни для чего! — почти вспылил Константин Дмитриевич, обычно спокойный и рассудительный. Но, видно, достал уже его Александр Борисович. — Ты у меня хочешь узнать, какой информацией располагает твой собеседник? Понятия не имею! Ты сам умный и знаешь, о чем можно говорить, а по поводу чего следует засунуть язык в… словом, туда, где ты постоянно пребываешь по причине своей неавторизованной активности. Самодеятельности, короче.
— Но вопросы связаны, ты говоришь?
— Вот именно. Думаю, нужна им консультация. Давай, потом доложишь. — И Костя дал отбой.
— Н-ну-с, кто следующий? — задал вполне риторический вопрос Александр Борисович, сбрасывая халат и выставляя на подзеркальник в ванной бритвенный станок «Жиллетт», баллончик с пеной для бритья — «Жиллетт» и наконец флакон туалетной воды — тоже «Жиллетт», словом, «лучше для мужчины нет!». Так, вероятно, решила Ирка, покоренная телевизионной рекламой.
А через двадцать минут, призывно пахнущий свежестью морских просторов, Турецкий усаживался за руль своей «семерки». Машина стояла на свежезаасфальтированной площадке, где с неделю назад взорвался шикарный БМВ Глеба Бирюка. Конечно, ставить свою машину на то место, которое можно было назвать в некотором роде могилой, наверное, было не очень здорово, но Александр Борисович прочно усвоил доставшуюся ему в наследство от старшего поколения фронтовую мудрость: снаряды дважды в одну воронку не падают.
Да, пошла уже вторая неделя, а дело об убийстве на Новой Басманной так и застыло на мертвой точке. И это злило Турецкого, который больше всего на свете ненавидел «висяки».
