— Ну хорошо. Поверим, — сказал другой журналист. — А кто отдал приказ избивать безоружных демонстрантов, применять слезоточивый газ... Тоже не вы?
— Вы как будто не были там! — возмутился Мащенко. — Да, на площадь Свободы были выведены внутренние войска, чтобы предотвратить штурм и захват административных зданий пьяной толпой! Разрешения на шествие и манифестацию не было! Безоружные, говорите? А заточки, а прутья стальные, а ножи?! Мы действовали в рамках закона!
— Наша беседа явно перестает быть конструктивной. Мы не слышим друг друга, — постановил ведущий. — Понятно, что теперь, когда случилось непоправимое, никому не хочется нести ответственность за случившееся на площади Свободы, которая стала у нас чем-то вроде российской Тяньаньмэнь... Все у нас, как всегда, — что в Тбилиси, что в Вильнюсе, что в Баку — трупы есть, а отвечать некому. Ну а дальше, дальше уже и не упомнишь всех «горячих точек». Неужели кто-то заинтересован превратить в такую «горячую точку» уже не Грозный или Дубоссары, а один из крупнейших городов России?
Прокурор области Герман Золотов поднял руку, и камера взяла почти в полный кадр его взволнованное лицо. ,
— Вы говорите об ответственности? Так вот, со всей ответственностью заявляю, что мы этого не допустим. Со своей стороны, я не считаю этот разговор оконченным. Но пока он беспредметен. Точки над «и» будут расставлены только после тщательного расследования.
— Весь вопрос только в объективности такого расследования, — заметил один из журналистов.
— Ну что же, — в кадре на экране осталось только приблизившееся лицо ведущего. — Пусть этот острый разговор и не внес успокоения в ваши и наши души, уважаемые телезрители. Но и он, хочется думать, был полезным и остудил чьи-то разгоряченные головы. На одном аспекте все же хотелось бы задержаться. Действительно, всем хочется увидеть и услышать Владимира Русакова. Возможно, его слово и разъяснения окажутся решающими. Владимир Михайлович! Если вы сейчас видите и слышите нас, отзовитесь, придите в студию! Мы готовы в любой момент предоставить вам эфирное время.
Ведущий исчез с экрана, и вместо него на иссиня-черном фоне высветилось изображение двух сломанных гвоздик. Заиграла печальная музыка...
Но вот она стихла, и Наташа невольно отпрянула от телевизора: на экране появился Геннадий Клемешев и под его подчеркнуто скорбным жестким лицом пробежали титры: имя, фамилия, мэр города Степногорска.
— Уважаемые горожане, — сказал он, твердо глядя в глаз камеры, и Наташе почудилось, что он здесь, в комнате, и смотрит прямо на нее, и они снова, как когда-то, наедине... — мужчины, женщины, дети, старики... В этот трудный час, который не изгладится из памяти степногорцев, я обращаюсь к вам как избранный вами мэр, как должностное лицо, обязанное держать ответ перед каждым, в чей дом сегодня вошло горе, в чьих сердцах бушуют гнев и возмущение. Мы потеряли сегодня несколько молодых жизней. Множество раненых и легко пострадавших. Всего этого не должно было быть, но это произошло. Экстремистские силы, о которых мы столько говорили и слышали, кажется, решили,
что пришел их час и что от слов они переходят к делам. И вот они, результаты их дел!
Случилось так, что эти трагические события произошли в момент отсутствия первого лица нашего региона, уважаемого губернатора Николая Ивановича Платова. Но я был в городе, я организовал штаб по предотвращению еще более широкомасштабных насильственных действий, но, возможно, я принял эти меры слишком поздно, недооценил всей серьезности этой вылазки врагов демократии, а значит, с меня спрос и мне держать перед вами ответ.
Теперь что касается роли и участия в этой драме нашего известного общественного деятеля, социолога и публициста Владимира Михайловича Русакова. Со своей стороны я хотел бы категорически отвергнуть любые выпады по его адресу, а уж тем более огульные обвинения в каких-то намеренных провокационных или подстрекательских действиях. Я утверждаю: это полная чушь! Тем более что, как вы все знаете, я могу утверждать это совершенно объективно и беспристрастно. Мы всегда были и, видимо, в дальнейшем останемся оппонентами в политике, а возможно, и противниками. У нас разные подходы к проблемам, разные взгляды. Но хочу подчеркнуть: лично узнав господина Русакова в тот период, когда мы оба с ним были членами нашего областного Законодательного собрания, я мог неоднократно убедиться в его человеческой порядочности и в благородстве его мыслей и устремлений. Так что всякие попытки бросить на него тень считаю абсолютно недопустимыми, и хотел бы донести это до сведения всех, кто меня сейчас видит и слышит.
Вы уже знаете, что Генеральной прокуратурой по указанию Президента страны в наш город направлены и уже в самое ближайшее время приступят к работе опытнейшие следователи России. Хочется думать, что, работая плечом к плечу и рука об руку с коллегами из местных правоохранительных органов, они сумеют докопаться до истины и откроют нам правду, кто стоял за этими событиями, кто какие преследовал интересы, кто хотел нагреть руки и сорвать куш на бедах и проблемах нашей молодежи и всех обездоленных... Но к чему бы они ни пришли, я все равно чувствую свою ответственность перед теми, кто избрал меня на пост мэра, и даю вам твердое слово, что, если будет хоть один намек на мою личную вину в этой трагедии, немедленно подам в отставку и сложу с себя свои высокие полномочия. И пусть судит меня тогда ваш нелицеприятный народный суд! А пока объявляю в городе трехдневный траур. И... в любом случае простите меня, вашего мэра. Если можете!..
Даже Наташу — и она сама себе не поверила — проняли на миг эти слова: столь горячо и искренне они прозвучали. Она сделала потише телевизор и встревоженно прошлась по комнате. Вновь вернулось ощущение полного одиночества, как тогда, после смерти отца. Наверное, мало что есть страшнее, чем вот эта темнота окна и удушающее волнение от неизвестности, от отсутствия рядом дорогого человека, словно канувшего и поглощенного этой тьмой ночного города. Но что-то еще волновало ее. И не надо было долго гадать, .что именно. И это острое, томительное беспокойство, конечно, было связано с выступлением Клемешева. Что-то там было не так, не так! Нельзя было поддаваться, пусть даже на долю мгновения, этому пафосу и обаянию. Ведь она же знала наверное, одна из немногих, но знала наверняка, кто он таков, что у него за душой и какова цена этой возвышенной риторики!
Ну да, конечно, волнение резко усилилось, едва только он заговорил о Русакове. Почему он заговорил о нем? Причем не как-нибудь, а вот именно в таком духе? Ведь они не просто оппоненты, они неприятели по существу, принципиальные противники! И это в общем-то тоже ни для кого не секрет, даже несмотря на то, что несчастное замордованное слово «демократия» во всех формах и падежах какой год уже не сходит с языка Клемешева. Они — антиподы, и она осведомлена об этом так точно, как никто. Антиподы во всем! Так почему, что побудило Клемешева именно так заговорить вдруг о своем явном недруге?..
Ее мысль бежала все дальше, и чем дальше она уходила, тем все страшнее ей становилось от какой- то неоспоримой внутренней логики, которая приоткрывалась ей и от которой в буквальном смысле волосы шевелились на голове и холодный пот покрывал виски.
