И на выборы Геннадий Клемешев, предприниматель, вышел один, и был избран, и стал мэром города Степногорска, мегаполиса с населением миллион четыреста тысяч человек, как теперь обычно в таких случаях писали газеты, «на безальтернативной основе»...
27
Телефон, наглухо отрубившийся в квартире Наташи Саниной еще накануне ночью, едва они вернулись домой, наутро так и не заработал, в чем они и смогли убедиться, как только проснулись. И надежд на то, что повреждение будет сегодня исправлено, не было никаких. День начинался воскресный, а бюро ремонта на телефонной станции по воскресеньям отдыхало, чтоб начать принимать заявки на ремонт и проверку номеров только завтра утром, в понедельник.
Конечно, то, что вслед за пейджером и «мобильником» Русакова замолчал телефон и у Наташи, проще всего было бы приписать дурацкому стечению обстоятельств. Возможно, Русаков именно так и подумал бы, если бы не стал политиком и не был бы поставлен командовать своим оперативным штабом на переднем крае обороны, на рубеже прямого соприкосновения с противником. А так уж слишком сильно смахивало на заведомую диверсию с тем, чтобы он утратил связь со своими «штабами» и управление своими «войсками». И он, и Наташа отлично поняли это, хотя намерения своих неприятелей могли представить и оценить только в общих чертах.
В семь утра они были уже на ногах, и Русаков решил не мешкая махнуть в свой главный студенческий «форт» — в общежитие университета. Чтоб не задерживаться, завтракать не стали, порешив перехватить чего-нибудь в городе или в одной из общаг. Они торопливо вышли из квартиры и спустились вниз.
Как и накануне, день начинался солнечный, и от реки несло бодрящей свежей прохладой.
— Ах, ч-черт! — воскликнул он невольно, остолбенев на широком бетонном крыльце подъезда. Машины, его повидавшей виды белой «пятерки», на том месте, где оставил он ее вчера ночью, не было.
— Так, события развиваются, — быстро, понимающе переглянувшись с Натальей, констатировал он.
Выходит, прошлой ночью за ним мотались и пасли по всем точкам его хаотичного маршрута явно неспроста. А он, похоже, все-таки допустил непростительную оплошность, не придав этому должного значения.
— Ну, что будем делать? — взволнованно спросила Наташа.
Оба слишком хорошо знали, как последние месяцы работает городской транспорт, а уж тем более в выходные дни, когда в обоих автобусных парках механики из последних сил пытались реанимировать и сделать хотя бы отчасти дееспособными перед рабочей неделей те машины, что еще считались на ходу и могли кое-как выползать на линии.
— Надо в милицию заявить об угоне, — воскликнула Наташа, но Русаков только безнадежно махнул рукой.
— А... пустые хлопоты. Все потом! Бежим!
Те, кто проектировал эти высоченные, элитные дома-махины, резонно исходили из того, что здешним жителям услугами городского транспорта придется пользоваться лишь в исключительных случаях. Что в основном будут они раскатывать на собственных машинах и государственных «персоналках». Так что этот вознесенный на холме светло-кирпичный заповедный микрорайон для избранных стоял на отшибе от основных магистралей, до которых
надо было топать не менее двадцати минут хорошим шагом.
Деваться было некуда. Леваков-калымщиков в нерабочий день было днем с огнем не найти, а уж утром — и подавно. Торопясь, Владимир и Наташа пошли, срезая путь, через лесопарк, сбегающий вниз с холма. И тут-то они увидели свою машину. Ночные похитители, чтоб не слишком утруждаться, не стали отгонять ее далеко — тут же и сожгли, не погнушавшись, впрочем, предварительно вынуть заднее и ветровое стекла и снять колеса. Но, конечно, смешно было бы думать, что это были заурядные происки заурядного ворья и шпаны.
— Вот так... — сказал Русаков, и на лицо его упала мрачная тень. — Смотри-ка, даже визитную карточку оставили!
Угонщики-поджигатели не слишком таились. На вчера еще белом, а теперь черном от копоти оплавленном кузове процарапали нечто вроде свастики, но не крестообразной, а составленной из трех лучей. И снова они переглянулись.
— Ладно! — зло сказал Русаков и сжал ей руку. — Только не паникуй, слышишь? Щенки показывают зубы, вот и все!
— Если бы щенки, — покачала она головой. — Скорее тут матерыми пахнет...
— Ладно! — повторил он и заставил себя улыбнуться. — Будет время — разберемся.
Через десять минут они достигли трассы, ведущей к центру города, и яростно размахивали руками, голосуя и пытаясь остановить какую-нибудь попутку. Как назло, все пролетали мимо, будто не замечая их. А тревога Наташи становилась все сильнее и сильнее. Высокий, светлоголовый, заметный в любой толпе, одетый в почти белый элегантный плащ и будто в тон, в колорит, сильно побледневший, Русаков чуть ли не под колеса кидался, и она сама не знала, чего хочет больше: чтобы он скорей поймал и остановил какую-нибудь машину или чтобы подольше не наступал этот момент, потому что никто теперь не мог сказать, кто окажется в случайной попутке, которая любезно примет их в свой салон и куда привезет. Теперь все могло быть. Она чувствовала это. И волнение вводило ее в какое-то полуобморочное, сомнамбулическое состояние, когда все перед глазами как бы плыло и казалось призрачным и ирреальным.
И в то же время она понимала, что деваться им уже некуда, пути назад нет, а значит — надо садиться в любую машину, какая подвернется, а уж там будь что будет. Было уже около девяти часов утра.
Наконец приближавшийся издали замызганный «уазик» доброжелательно замигал правым поворотником, резко вильнул и остановился около Русакова. За рулем его сидел простецкого вида парнишка, который, услышав названную Русаковым конечную точку маршрута, кивнул головой и как будто застенчиво спросил:
— А сколько?
— Сколько скажешь, — нервно бросил Владимир. — Только скорей, понимаешь.
— Садитесь.
Они взобрались в его машину, устроились на жесткой скамейке в пространстве позади водителя и понеслись по солнечной трассе к одному из мостов.
Но при приближении к мосту водитель подался вперед, даже привстал, вытянув шею, пытаясь что- то разглядеть впереди, и они тоже напряженно всмотрелись туда. Какое-то столпотворение машин, замерших на выезде к эстакаде, переходящей в мост.
— Что за фигня? — пожал плечами водитель и, пристроившись к веренице, выскочил из машины, чтобы что-нибудь разузнать.
Вернулся он минут через пять, обескураженно разводя руками:
— Говорят, в центре буза какая-то, вот и перекрыли...
— Какая еще буза? — подскочил Русаков.
— Да черт его знает... Толком не сказали. Вроде опять, как давеча, студенты. Не слыхали, что ли?
Сейчас только по радио передали. Вышли вчера на митинг, ну и сцепились с ОМОНом. Вроде разошлись более-менее тихо, а ночью опять ОМОН на общаги бросили, отдубасили многих, на пол клали, ногами пинали, искалечили кого-то, демократия, блин... Ну а эти опять спозаранку, видно, поперли..,
