— Дайте руки! — вдруг снова приказал он.
И не веря самой себе, к5к будто утратив собственное «я», Наташа по-детски безропотно и доверчиво протянула ему руки. Он остановился и с серьезным грустным лицом принялся растирать ее и правда окоченевшие даже в перчатках тонкие руки. И вдруг снова слезы навернулись ей на глаза. И она, закусив губы, закрыла их, зажмурила что есть силы — и перенеслась мысленно лет на пятнадцать назад, когда была маленькой, и зимой, вот точно так же, отец растирал ей руки своими большими руками.
А незнакомец, похоже, был... поразительно чуток: кажется, понял и это, уловил глубинный исток ее слез: прекратил растирать и крепко-крепко сжал в своих ее пальцы...
— Ладно, — сказала она, вырвав руку и смахнув слезу со щеки, — бегите... вас действительно там ждут. Доберусь как-нибудь. Спасибо вам! Вы... наверное, очень хороший, сердечный человек. Идите, правда догоняйте! Нельзя опаздывать на поминки.
— Без меня все равно не начнут, — сказал он. — А я, уж коли обещал отвезти вас домой, все равно отвезу. У меня машина, а автобуса прождете сорок минут.
Они вышли из ворот кладбища, когда удаляющаяся автокавалькада была уже в конце пустынной заснеженной улицы, обрывавшейся у высокой ограды кладбища. Там катило вереницей вслед катафалку множество машин, наверное, не меньше трех десятков и еще пять или шесть автобусов. На стоянке они подошли к черной «Волге» последней моде-
ли, в каких разъезжало теперь только городское начальство. Он распахнул перед ней дверцу, и она села вперед, невольно вновь ощутив как бы приступ удушья: и машина была точь-в-точь такая же, как отцовская «персоналка».
— Я живу... — начала она.
— Я знаю, — не дав договорить, уверенно тряхнул он головой.
— Откуда? — удивилась она.
— Ну, это не тайна, — пожал он плечами, заводя мотор.
Между сиденьями пиликнула телефонная трубка, и он взял ее. Но это была совсем не такая трубка, как в машине отца, а какая-то новая, каких она еще не видела никогда, изящная и легкая на вид, без извитого спиралью провода. Она не слышала того, что сказал ему вызвавший на связь, лишь то, что он ответил кому-то:
— Я знаю, — сказал он, — всех видел. Пусть догонит. Поговорю.
И точно, вскоре их нагнала такая же черная «Волга», но с синим милицейский проблесковым маячком на крыше и многочисленными штырями антенн. Неожиданный знакомый притормозил и вышел из машины. А из той, другой «Волги», приткнувшейся к тротуару в десятке метров впереди, вышел человек, в котором она узнала одного из милицейских чинов города, нередко появлявшегося на экране в передачах местного телевидения.
Она не слышала их разговора, но по выражению лиц, по жестам и позам без труда определила, что милицейский начальник, кажется, получал от ее неожиданного знакомого не то нагоняй, не то какие- то инструкции. Во всяком случае, отвечал он ему с почтительностью и готовностью немедленно исполнить его не то просьбу, не то распоряжение. Потом нежданный новый знакомый вернулся в машину, мягко тронулся и, глянув на большие золотые часы, стал стремительно набирать скорость, пугающую, немыслимую и безрассудно опасную на скользкой зимней мостовой. Но он вел машину уверенно, ее даже не заносило — то ли машина была не простая, то ли водитель искусный мастер. И эта скорость, азартная, бешеная, словно опьянила ее, обогнала неизбывную печаль и вынесла в какое-то новое время новой жизни, и Наташе поверилось вдруг, что еще будет будущее и возможна другая жизнь. Не сейчас, потом, но — будет... Непременно...
— Спасибо вам, — сказала она. — А кем он был, ваш друг?
— Он был... — сидящий за рулем чуть помедлил, словно подыскивая слово поточнее, — он был... солдат.
— Офицер? — уточнила она.
— Да, — кивнул он, глядя на мчащуюся навстречу дорогу, легко и ловко обгоняя машины и автобусы. — Офицер... войск особого назначения.
— А почему над ним, над его могилой не стреляли три раза? Так же положено, кажется?
— Положено, да не всегда, — сказал он и мельком кинул на нее значительный взгляд. — Разные есть службы.
Она, кажется, поняла, кто этот человек и по какому, видимо, он служит ведомству. И почувствовала, что не стоит уточнять.
— Кстати, — сказал он. — Может быть, все-таки познакомимся?
— Наташа, — ответила она просто.
— Люблю это имя, — кивнул он серьезно. — А я — Геннадий.
— Вы тоже офицер? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Старший офицер... Того же рода войск.
— А что случилось с вашим другом?
— Убили его, — сказал Геннадий. — К сожалению, больше ничего добавить не могу. Не имею права.
Впереди уже виднелись высокие розовые башни «Царского села». Он лихо подкатил к подъезду ее
дома — видимо, действительно, по роду службы знал, где жили они с отцом.
— Ну, вот и все, — сказал он, — надо прощаться.
И снова бросил на нее бегло глубокий выразительный взгляд. И почему-то ей сделалось страшно при мысли, что вот сейчас она снова останется одна, без его заботливого внимания и участия, вне его поля, как будто наполнявшего и ее той же спокойной, уверенной силой и бесстрашием.
Да, он был чуток... и, видимо, без труда уловил и эти ее мысли — по глазам, по растерянному выражению лица. Чуть улыбнулся, и она невольно смутилась под его взором, покраснела.
— Мы еще увидимся, — не то вопросительно, не то утвердительно сказал он. — Да?
— Запишите мой телефон, — сказала она.
— Спасибо, но это ни к чему, — ответил Геннадий. — Если потребуется, я могу узнать ваш номер через пять минут. Все-таки, знаете, случайное знакомство. Вдруг... пожалеете потом.
— Думаю, не пожалею, — ответила она.
— Ну, спасибо, — улыбнулся он и, достав из внутреннего кармана, протянул ей визитную карточку: — А вот это, может быть, и пригодится. Как знать?
Она смотрела на него с удивлением и благодарностью.
— Ну что, что вы так смотрите на меня, — вдруг невесело засмеялся он. — Я самый обыкновенный человек, каких тысячи. Должны же люди помогать друг другу, так?
— И помогать, и верить, — сказала она. — Если бы вы знали, как мне тяжело! Я ведь осталась совсем одна. Вот вы сказали — случайное знакомство, но ведь, говорят, случайностей не бывает...
— Знаете, я подумаю над всем этим, — сказал он все так же серьезно. — А теперь, простите... мне уже пора.
Она вышла из машины в какой-то оглушенности и с каким-то непонятным, необъяснимым волнением проводила взглядом его стремительно удаляющуюся «Волгу». Потом поднялась к себе, открыла дверь и, как принято после кладбища, прошла в ванную комнату, чтобы вымыть руки, но, повернув кран, вдруг на миг задержала ладони, словно боясь смыть с них прикосновения его рук, когда он растирал ей их там, на кладбище, на морозе.
