Нелюбин не стал щадить ни себя, ни того, с кем был связан столько лет, еще с афганских времен, и с кем после, когда они снова встретились здесь, на степногорской земле, продолжил то, что было начато еще там, в середине восьмидесятых.
Нелюбина препроводили в камеру под усиленный надзор, а Турецкий выбрался наконец на улицу из душного кабинета и широко вздохнул, глядя на город, на реку.
Он был спокоен. Он знал, что Клемешев находится под неусыпным наблюдением, что его постоянно держат в поле зрения и люди Коренева, и люди Грязнова. Уйти от них было невозможно, как нельзя было ему ускользнуть из города, ибо теперь у него не было уже другого выхода, как либо пытаться вырваться из Степногорска, либо наложить на себя руки, либо явиться с повинной и отдаться на волю властей.
Подкатила машина, все та же дряхлая серая «Волга», и Александр Борисович, вместе с Даниловым и Рыжковым, снова оказался на заднем сиденье темного салона. Подал голос телефон. Турецкий устало взял трубку, и тотчас лицо его исказилось волнением.
— То есть как? Как это могло случиться?
— А вот так! — не скрывая отчаяния, выкрикнул Грязнов. — Ушел, сволочь! Причем тем же манером ушел, как тогда Горланов в Москве. И в его джипе оказался люк. Практически на глазах у ребят Коренева. Сиганул в колодец — и все!
— Ты понимаешь, понимаешь... — вскрикнул Турецкий.
— Молчи, Саша, лучше твоего понимаю! Но из города он не уйдет. Мы уже подняли все коммунальные службы, все схемы и Планы подземных коммуникаций. Сам понимаешь, они здесь не такие, как в Москве. Возьмем!
«Ну да, конечно, — подумал Турецкий. — Он понял все, этот оборотень, все просчитал, когда узнал, что сгорела его задумка с моим убийством и расстрелом Нелюбина. А может быть, он и затеял все это лишь только для того, чтобы отвлечь внимание от себя хоть на какое-то время и выиграть день для подготовки отхода и отрыва. Ведь он же тоже наверняка и видел и чувствовал, как мы его опекаем. Да мы и не скрывались, напротив, как могли, заводили его. Ну вот, дозаводились... »
Он снова связался с Грязновым:
— Послушай, Слава, подумай, взвесь — у вас хватит сил? Ну просто численного состава?
— Все перекрыто, Саша. Возьмем.
Турецкий положил трубку, не зная, куда ехать и куда деть себя. Эта жизнь не давала вздохнуть, не давала порадоваться хоть час, хоть минуту. И снова раздался сигнал телефона. Звонили из приемной прокуратуры.
— Александр Борисович! — Турецкий узнал голос одного из помощников Золотова. — Сюда только что позвонила Наталья Санина. В ее квартиру проник Клемешев с двумя своими подручными. Она взята в заложницы. Этот гад требует вас, угрожает, что убьет ее, если вы, один и без охраны, немедленно не приедете туда.
«Ну, вот и все! — подумал Турецкий. — Замкнулся круг».
— Что там происходит? — спросил он.
— Ситуация критическая. Туда уже выехали полковник Грязнов и полковник Коренев. Дом оцеплен. Но нет сомнения — он пойдет на все.
Турецкий и сам это понимал. И в двух словах объяснив ситуацию своим помощникам, приказал что есть мочи гнать в «Царское село». Подъехав, он позвонил в квартиру Саниной. Трубку взял Клемешев. И как ни странно, он был очень спокоен и даже любезен.
— Вы сами понимаете, господин Турецкий, мое положение. Уж коли все пошло прахом, то есть вся жизнь, все планы, все надежды, самое верное было бы сигануть ласточкой вот с этого балкона вместе с вашей Наташей. Но вы же знаете: надежда умирает последней. У меня есть что предложить вам. Но это не по телефону. Поднимайтесь, и никаких штучек, потому что ее жизнь пока что в моих руках. Вы же не хотите повесить на себя ее смерть? А мне сейчас ничего не стоит отправить ее в дальнее плавание к ее Русакову. А то бы встретились там и были бы вместе всю оставшуюся вечность... Давайте поднимайтесь, потолкуем.
Грязнов, который подошел к их серой «Волге» и слышал весь разговор по громкой связи, взглянул на друга. Слова тут были не нужны.
Один из оперативников Грязнова протянул Александру Борисовичу бронежилет, но Турецкий только махнул рукой и отдал Вячеславу Ивановичу свой ПСМ:
— Держи! Лучше не брать с собой эту штуку. Все равно не пригодится. А те отберут. В случае чего позаботься о моих, об Ирке с Нинкой... Впрочем, чего тебя учить, сам знаешь...
Подошел бледный как полотно Денис Грязнов:
— Дядя Саша, может, и мне с вами?
— Отставить, герой, — усмехнулся Турецкий. — Ты свое дело уже сделал. А там ты мне не помощник. И потом, на тебе ведь «Глория».
Он вошел в подъезд и поднялся на лифте на нужный этаж, где у дверей толпилось несколько ребят в тяжелом снаряжении спецназа, с пистолетами в руках. Они расступились, и один из тех, что был с Клемешевым, впустил Турецкого в просторную прихожую и провел в большую комнату, где напротив друг друга в креслах сидели Наташа и Клемешев. В одной руке он держал в руке наставленный на нее пистолет, а в другой — противотанковую гранату на боевом взводе. Стоило ему просто разжать пальцы — и через три секунды здесь не осталось бы ничего.
Турецкому было что сказать этому человеку, с улыбкой смертника смотревшего на него снизу вверх большими темными глазами, но он поостерегся. В конце концов, никто не знал, что в эти секунды могло прийти ему в голову. Ведь он действительно потерял все.
Один из людей Клемешева тщательно обыскал Турецкого, но, не найдя ничего опасного — ни рации, ни пистолета, — показал ему на кресло. Наташа была бледна, но, к удивлению Турецкого, какого-то особенного, панического женского страха на ее лице не было, и он невольно восхитился ею.
Нет-нет, он ошибался, ошибался в ней. Она могла бы многое. Но для этого сейчас требовалось спасти ее.
— Вы вызывали меня, — сказал Турецкий, спокойно глядя в глаза Клемешеву. — Слушаю вас. Хотя должен сказать, вы выбрали слишком банальный путь.
— Я не выбирал, — улыбнулся Клемешев какой- то странной улыбкой. — Никакого выбора не было. А вызвал я вас вот зачем. Хочу поторговаться. Хотя видите, какие у меня мощные аргументы? — и он поднял руку с гранатой и показал ею на сидящую перед ним Наташу. — Эх, дрызнуть бы сейчас! Но, как сказал поэт, ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь.
— Это вы-то ненавидите мертвечину? — усмехнулась Наташа. — Да от вас смердит!
— Не обижай меня, Наташка, — мягко заметил Клемешев, — а то, чего доброго, огорчусь, да от огорчения и уроню эту штуку. Вот тогда да — засмердит. И вообще молчи, тут мужской разговор.
— Между прочим, — сказал Турецкий, — очень долгий мужской разговор у меня был сейчас с вашим другом Павлом Нелюбиным. Вы послали людей убить его, но на нем ни царапинки. Он смекнул, что к чему, когда мы постарались раскрыть ему глаза, и все рассказал нам. Получился целый роман. Очень трогательный роман о святой и верной мужской дружбе двух солдат, которые стали бандитами. И теперь Павел Петрович просто жаждет увидеться с вами.
