– Угу, – с досадой потревоженного лежебоки процедил Турецкий. – В гостях хорошо. А дома у меня нету… Погоди, Дмитрич! – запротестовал он, видя, что Меркулов собирается уходить. – Объясни, пожалуйста, зачем нужна вся эта канитель?! Почему мы не можем просто пригласить их официальных представителей и объяснить им все как есть? Они что, дети малые, станут на каждом углу трепать языком и разглашать тайну следствия?
– Не удовлетворят их наши доводы, – возразил Меркулов, обернувшись в дверях, – не удовлетворят, пока мы не задержим подозреваемого и он не сознается по всем пунктам. Съездишь, как знать, вдруг откопаешь что-нибудь интересное, – высказал он последний аргумент, – после обеда загляни ко мне оформить бумаги. – И, не желая более продолжать дискуссию, поскорей ретировался.
Смирившись с тем, что лететь все-таки придется, Турецкий принялся уговаривать себя, что это, в сущности, не так уж плохо и только обрюзгший, обленившийся, замшелый старпер может не радоваться такой возможности. Один вопрос: что же тут, собственно, «такого» и что это за «возможность»? Лет десять назад он бы, конечно, с радостью превеликой. А теперь… Видел он в гробу все их «возможности» с нашими командировочными в кармане. Ну выпьет не со Славкой, а с Реддвеем – какое-никакое разнообразие; Питеру еще, как обычно, презент требуется, благо есть одна вещичка…
Реддвей обрадовался страшно, долго тискал руку, утомил расспросами, и Турецкий испытал немалое облегчение, когда официальная часть встречи наконец завершилась.
– Чем побалуешь? – поинтересовался хозяин уже в своем кабинете, с азартом собирателя предчувствуя пополнение коллекции «русского и новорусского колорита», как окрестил ее Турецкий.
– Гамлет, принц Датский. На фене. В суперобложке.
– Ну-ка, ну-ка. – Реддвей заинтересованно пролистнул несколько страниц. – А что значит: «…на нарах датских паханов у фраеров и шмар не проканает…»? А…
– Извини, – перебил Турецкий, – если начнешь спрашивать, что каждое слово означает, – умрем от жажды. Я хотел для комплекта привезти соответствующий словарь, но не нашел, как назло. Ничего, в следующий раз обещаю, непременно.
– О'кей или, как это, э-э, заметано? Насчет жажды намек понял.
– Тебе Меркулов объяснил, зачем я здесь с посольством? – поинтересовался Турецкий, окончательно освоившись после ста граммов. Недавнее нежелание лететь в командировку представлялось ему теперь полным идиотизмом.
– В двух словах. Как я понял, ты должен засвидетельствовать почтение местным полицейским чинам и, если получится, раздобыть компрометирующие сведения на Штайна.
– Про компрометирующие данные вообще-то речи не было. По большому счету, все это и на фиг никому не нужно. Но начальство требует изобразить деятельность. Чтобы у немецкой стороны не было оснований… Короче, если удастся вычислить какие-нибудь финансовые операции, выставляющие моего покойника в дерьмовом свете, то при дерьмовом развитии событий у нас появится лишний козырь.
– Понятно, понятно, – закивал Реддвей.
Что ему, интересно, понятно, скрывая усмешку, подумал Турецкий, сам я ничего в этих дипломатических реверансах не смыслю. Да что там я, Костя и тот наверняка не все понимает.
– А по своим официальным каналам ты чего-нибудь добился?
– А, – махнул рукой Турецкий, – скажи мне, кто тут будет особо надрываться, ковырять его налоговые декларации и всякую бухгалтерскую макулатуру? К тому же на поверхности там все в ажуре, можешь быть уверен, господин был совсем не дурак: знал, как втихаря косить деньгу…
РЫБАК
Марина звонила ему, а он никак не мог подойти. У нее было какое-то срочное дело, а он не мог найти телефон. Но откуда же он тогда знал, что это она? Нет-нет, он был совершенно уверен, больше некому, это она, она, она погибала в огне, она горела, а он никак не мог найти этот чертов телефон, ведь стоит только снять трубку – и тогда все кончится, погаснет, и тогда она снова будет, она, она, она, она, она, она…
Да где же эта проклятая трубка? Он зашарил во тьме руками, наткнулся на стул, тот упал, из кармана пиджака вывалился телефон и, кажется, включился.
Проснувшийся Рыбак уставился на него осоловевшими глазами. Где он? Что с ним? Марина… Но она мертва, ее нет. Что за сон…
И откуда этот телефон? Из пиджака. А пиджак?
Пиджак он снял вчера с Кирсанова, и телефон, значит, тоже его. А эта комната…
Теперь наконец он проснулся совершенно.
Ну конечно, воспользовавшись водительскими правами Патрушева (кое-как вклеил свое фото), он снял комнату на пару дней в какой-то сомнительной общаге на Сущевском валу.
Так был звонок или нет? Да какая разница?!
Хрясть.
Рыбак со злостью швырнул трубку в стену, и от нее отлетели какие-то детальки.
А зря. Ведь могла пригодиться.
Да и черт с ней. Он снова завалился на кровать и закрыл глаза.
ТУРЕЦКИЙ
В Мюнхене Турецкого принял зам начальника управления криминальной полиции Шредер. «Сам» не соизволил, как вежливо объяснили Турецкому, «он занимается организацией мероприятий по предупреждению акций экстремистов в соответствии со срочным распоряжением министерства внутренних дел». Хорошо еще, что к нему приставили переводчика, иначе вежливому заму пришлось бы раз десять повторять, каким же таким неотложным делом занят его шеф. Полицейский, предупреждая вопрос Турецкого, сообщил, что по просьбе Генпрокуратуры России произведена проверка финансового положения погибшего г-на Штайна, и никаких нарушений не выявлено. Однако еще не получен ответ из их, немецкого МИДа, поэтому предъявить окончательный отчет в настоящий момент не представляется возможным.
– Полагаю, данное осложнение – временное и в соответствующие сроки мы сможем получить все необходимые документы? – задал Турецкий вопрос с самым напыщенным видом (жаль, нет рядом Кости Меркулова – послушал бы сам всю эту галиматью).
– Безусловно, – также важно ответствовал Шредер, изобразив на лице бюрократическую убежденность в своей высшей правоте.
– А что вам удалось узнать о связях покойного с наци и о его причастности к нелегальной эмиграции? – спросил Турецкий без всякой надежды на доскональный и правдивый ответ.
Полицейский улыбнулся и сменил тон.
– Вы, должно быть, понимаете, что спрашиваете о взаимоисключающих вещах?
Турецкому показалось, что теперь с ним говорят как с деревенским простофилей, но он не настолько хорошо владел немецким, чтобы уловить все оттенки интонации.
– Да, господин Штайн общался со многими людьми, когда-то он был тележурналистом, как вам, должно быть, известно. Никаких данных о его связях с неонацистами, с нелегальными эмигрантами из Восточной Европы, с русской мафией у нас нет. Понимаете, он на протяжении последних лет занимал достаточно ответственный пост. И до того всю жизнь, что называется, был на виду. Возможно, вам трудно это представить, но у нас человек с криминальными связями не может долгое время плавать на поверхности и, по крайней мере, не испортить себе репутацию.
