Я открыла аптечку и нашла там обычный набор — минус все
режущее и острое. Дженкс фыркнул:
— А с чего ты с ней так по-хорошему?
— С того, что она по-хорошему со мной. — Я
отыскала подходящего размера пластырь и антисептические салфетки, сдвинула
подальше аптечку, освобождая место на столе, и села на него. — Ну, а ты
по-хорошему будешь, или мне надо гавкнуть?
Он глубоко вздохнул, удивив меня внезапным переходом к
серьезности, даже тревоге.
Ладно, — сказал он, медленно отнимая бинт. Уставившись
на кровь на бинте, он задышал часто-часто. Я чуть не улыбнулась, увидев, что
рана у него — почти царапина. Может, она и была бы опасной для существа в
четыре дюйма ростом, у которого крови с наперсток, но для него теперешнего это
было ничто. Впрочем, она все еше кровоточила, так что я распечатала пакет с
салфетками.
Сиди ровно, — попросила я, и убрала руку, когда он
задергался. — Блин, Дженкс. Ровно сядь. Не так уж и больно, это просто
царапина, а на тебя глядя, можно подумать, что тебя ножом пырнули и без швов не
обойтись.
Он оторвал взгляд от кровавого бинта и глянул на меня. В
проникающем из внутреннего двора свете глаза его стали невероятно зелеными.
— Не в том дело, — сказал он, напоминая мне, что
за нами следят. — За мной никто никогда не ухаживал, кроме Маталины.
Только мать.
Я положила руки на колени, припоминая, что где-то слышала,
будто пикси заключают брак на всю жизнь. Струйка крови потекла по его лбу к
глазу, и я потянулась ее стереть.
— Скучаешь по Маталине? — тихо спросила я. Дженкс
кивнул и стал глядеть на салфетку, которой я промакивала его лоб, аккуратно
отводя в сторону золотистые кудри. Волосы у него были сухие, будто солома.
— Я с ней никогда так надолго не разлучался, —
сказал он. — Десять лет, а больше чем на день мы не расставались.
Мне не удалось сдержать зависть. Ая — вот она, ухаживаю за
восемнадцатилеткой, который готовится к смерти и скучает по жене.
— Везет тебе, Дженкс, — тихо сказала я. — Я
бы от восторга прыгала, если б хоть год провела с одним и тем же парнем.
— Это гормоны, — заметил он, и я обиженно
отшатнулась.
Кажется, здесь спирт был, — пробормотала я, открывая
аптечку.
У меня с Маталиной, я хотел сказать, — продолжил он; у
него уши слегка покраснели. — Мне очень жаль, что ты к любви идешь таким
трудным путем. С Маталиной я все сразу знал.
С кислой рожей я выудила еще одну салфетку и осторожно
промокнула его ссадину, убирая мелкие обрывки листвы.
— Правда? Ну, колдунам не так везет.
Окровавленную салфетку я бросила на стол, и Дженкс сразу
обмяк, глаза затуманились.
— Помню, когда я в первый раз ее увидел… — сказал
он, и я поощрительно промычала: «М-мм», потому что он, наконец, перестал
дергаться. — Я тогда только-только из дома ушел. Я деревенский парнишка,
знаешь?
— Правда?
Пластырь оказался слишком большим, и я поискала что-то более
подходящее. Заметив в аптечке влажные салфетки, я дала их Дженксу, чтобы вытер
руки.
— Лето выдалось дождливое и холодное, — сказал он,
откладывая в сторону старый бинт и распечатывая пачку салфеток, словно подарок
небес. Он аккуратненько развернул салфетку. — В саду дела стали плохи.
Надо было начинать самому добывать пропитание или отбирать еду у собственных
сестер и братьев. И я ушел. Проголосовал грузовику с овощами и оказался на
продуктовом рынке в Цинциннати. Меня поначалу колотили за вторжение на чужие
улицы. Я тогда ни хрена не знал.
Надо же, — сказала я, думая, что пластырь с
изображением Барби Дженкс может счесть оскорблением, и отыскивая другой, с
Хи-Меном. Господи, для кого эту аптечку собирали? Для нянечек в детском саду?
Мне просто повезло, что когда я заснул под колокольчиком,
нашла меня Маталина, а не ее братья. Повезло, что она меня сначала разбудила, а
потом уже попыталась убить. И совсем повезло, что она разрешила мне остаться на
ночь, нарушив главное правило семьи.
Я посмотрела ему в лицо, и мне стало легче при виде любви в
его глазах. Ужасно странно было видеть такую откровенную, такую громадную
любовь на таком юном лице.
Он слегка улыбнулся.
— Я улетел до рассвета, но когда прослышал, что в
Иден-Парк строят новые дома, я отправился посмотреть планы. Там оказалось полно
зеленых участков, и я попросил Маталину мне помочь, и мы дождались попутки
вместе. Когда ты один — ты нищий, а двое могут владеть всем миром, Рейч.
Мне почудилось, что он пытается сказать мне больше, чем
значат просто слова, но я не хотела слушать.
Сиди ровно, — скомандовала я, убрала волосы с его лба и
приклеила пластырь. Потом я отодвинулась, и окровавленная челка легла обратно,
закрывая повязку. Повернувшись к столу, я собрала в кучку все ошметки, что с
ними дальше делать — я не знала.
Спасибо, — тихо сказал Дженкс, и я покосилась на него.
— Не за что. Маталина замечательно зашила мне рану, я
только рада вернуть услугу.
В дверном проеме кто-то зашаркал, мы повернулись в ту
сторону. Быстрой уверенной походкой — деловой, как я для себя
определила, — вошел небольшого роста тип в слаксах и красной тенниске, по
пятам за ним шли двое в форме. В ножных кобурах у них были пистолеты, и я
встала. Дженкс тоже не замедлил подняться, приглаживая на лбу перепачканные
кудри.
У типа волосы подстрижены были коротко, в военном стиле,
ярко-белые по контрасту с загорелым и обветренным лицом. Ни бороды, ни усов не
было, что меня не удивило. Внушительность разливалась от него, будто запах одеколона,
но это не была уверенность Трента Каламака, построенная на манипуляции. Нет,
его уверенность базировалась на знании, что он любого может пришпилить к полу и
глотку порвать. Ему было немного за сорок, как я решила, и я бы назвала его
коренастым и плотным. Ни намека на дряблость.
— Босс, полагаю? — прошептала я.
Он резко остановился метрах в полутора от меня, через стол.
Умными глазами он оглядел меня и Дженкса в наших воровских чёрных прикидах,
нащупал в кармане рубашки очки, вздохнул.
— Вот черт, — сказал он Дженксу грубым, как будто
от многолетнего курения, голосом. — Я на тебя пять минут смотрел, и так и
не понял, кто ты такой.
Дженкс глянул на меня, я пожала плечами, удивленная такой
искренностью.
Пикси, — сказал Дженкс, убирая руку за спину, чтобы
вервольф не вздумал ее пожать.
Серьезно, пикси? — выпалил тот, широко раскрыв глаза.
Глянув на меня, он надел очки, перевел дух и спросил: — Твоя работа?
— Угу, — сказала я, протягивая руку для
рукопожатия. Только тут же отшатнулась, ахнув, потому что двое у него за спиной
целились в меня — а я не успела заметить, когда они выхватили пистолеты.
