— Ты уж меня прости, Иришка, но в следующий раз, когда вдруг надумаешь за очередное свое протеже голову на рельсу класть, покопайся как следует в его душонке, и только после этого уже…
В этот момент пошел голос Яковлева, и Турецкий негромко произнес:
— Владимир Михайлович? Турецкий приветствует. Передаю трубочку жене…
Предложив Ирине Генриховне кофе и расспросив ее о состоянии здоровья мужа, галантный Яковлев объяснил ей наконец, с чего бы это вдруг она была востребована в МУРе. И только теперь, выслушав Владимира Михайловича, она осознала смысл фразы, сказанной Турецким: «В следующий раз, когда надумаешь за очередное свое протеже голову на рельсу класть, покопайся как следует в его душонке, и только после этого уже…»
Он не закончил фразу, но и без того можно было понять, что именно хотел сказать Турецкий.
Оказывается, в тот самый день, когда из Москвы рванул ее любимый ученик, вернее, в то самое утро была убита ударом ножа в печень некая Валерия Лопатко, первокурсница художественного колледжа, и, как выяснилось позже, в это же утро ей звонил Дима Чудецкий. О чем они говорили по телефону, неизвестно, но криминалисты настаивают на том, что дверь своему убийце, или же убийцам, открыла сама Валерия, и они же, уходя, вынесли все самое ценное из квартиры, в которой она проживала вместе с матерью.
— Но при чем здесь Дима?! — попробовала было возмутиться Ирина Генриховна, поставив на столик чашечку с кофе.
Хозяин кабинета развел руками:
— Нам бы тоже хотелось думать, что ваш ученик здесь ни при чем, но…
Включил видеомагнитофон и, пока на экране телевизора мельтешили настроечные штрихи, пояснил:
— Эта запись была сделана аппаратурой, которая отслеживает тот самый подъезд дома, в котором произошло убийство, и если вы узнаете кого-нибудь из появившихся на экране, я вам буду весьма признателен.
Ирина Генриховна вдруг почувствовала, как у нее похолодело в животе, а ладони покрылись липким потом.
— Господи, неужели… — почти беззвучно прошептала она, не в силах отвести глаз от экрана.
Обработанная специалистами экспертно-криминалистического центра запись давала неплохое изображение, и она увидела сначала двоих парней, которые шли к подъезду. Того, который шел первым, она не знала, а второй… явно пьяный…
Они шли прямо на камеру, и чем ближе подходили к двери подъезда, тем холоднее становилось у нее в животе.
Дима! Чудецкий!! Она не могла ошибиться.
Вздохнул начальник МУРа, наблюдавший за ее реакцией. А она… Вконец сломленная сначала услышанным, а потом и увиденным, она уже не в силах была что-то говорить и только кивала утвердительно.
— Чудецкий? — негромко спросил Яковлев.
— Да.
Потом спросила, не сводя глаз с экрана телевизора:
— И что, эту девушку… действительно, как вы говорите?
Она подняла глаза на генерала.
— Но я… я не верю, что это он. — И вдруг заторопилась, с мольбой в голосе обращаясь к хозяину кабинета: — Нет! Нет, нет и нет! Это невозможно! В это я никогда не поверю! Ведь вы можете допустить, что вкралась какая-то ошибка?
— Ну в этой записи, положим, никакой ошибки быть не может, — выключая телевизор, сказал Яковлев, — а вот в воспроизведении того, что произошло в квартире убитой…
Он сел в кресло напротив, спросил ненавязчиво:
— Хотите еще чашечку?
Ирина Генриховна отрицательно качнула головой:
— Нет. Благодарю вас.
— В таком случае расскажу вам на словах продолжение этой записи.
Яковлев допил свой уже совершенно остывший кофе и только после этого заговорил:
— Дима Чудецкий и его товарищ вышли из подъезда дома через сорок минут, после того как их в первый раз зафиксировала видеокамера. Причем Чудецкий уже едва держался на ногах, и, чтобы спуститься с трех ступенек перед подъездом, его вынужден был поддерживать его товарищ.
Причем на этот раз товарищ Чудецкого был без большой дорожной сумки с ремнем через плечо, с которой он сорок минут назад входил в подъезд. Судя по всему, забыл ее в квартире убитой.
Однако вспомнил о ней буквально через несколько минут и, оставив Чудецкого около машины, вернулся уже один в дом за сумкой, что тоже было зафиксировано видеокамерой.
Этот момент преступления подтверждают и две женщины, которые возвращались домой из магазина и видели стоявшего около иномарки молодого парня, по описанию похожего на Диму Чудецкого. По их словам, он «лыка не вязал», его «качало, как дерьмо в проруби».
Слушая пересказ Яковлева, Ирина Генриховна вдруг почувствовала, как у нее пересохло во рту и тысячами крошечных молоточков застучало в висках.
«Господи, неужто это действительно Дима?!»
Она потянулась кончиками пальцев к вискам, и этого ее состояния не мог не заметить Яковлев:
— Ирина Генриховна, дорогая, вам плохо?
— Нет, ничего, спасибо, — через силу улыбнулась она.
— Может, таблетку какую?
— Таблетку?.. Ну-у если не затруднит, конечно, то таблеточку спазмалгона.
— Господи ты боже мой, да ничего проще!
Резко поднявшись из кресла, он прошел к двери и, уже стоя на порожке, приказал кому-то, судя по всему секретарше:
— Пару таблеток спазмалгона и теплой воды запить! Если нет спазмалгона, что-нибудь похожее. Срочно!
Через открытую дверь было слышно, как засуетилась секретарша в приемной. Не прошло и минуты, как она впорхнула в кабинет с тарелочкой в руке, на которой лежали две таблетки, и стаканом воды в другой.
— Вот, пожалуйста…
Благодарно улыбнувшись, Ирина Генриховна взяла с тарелочки одну таблетку, запила ее глотком воды, и на ее красивом лице застыла виноватая и в то же время благодарная улыбка.
— Спасибо большое.
— Может, все-таки две выпьете? — предложила секретарша.
— Нет, спасибо. Одной достаточно.
— Но я все-таки оставлю?
— Спасибо.
Когда секретарша ушла, Яковлев снова опустился в кресло, спросил участливо:
— Может, все-таки коньяку рюмочку? Ведь случись что с вами, да еще в моем кабинете… Александр Борисович этого мне никогда не простит.
И тут же рассмеялся, ударив себя ладонью по лбу:
— Господи, чего это я? Таблетка спазмалгона и коньяк вдогонку!.. Да после подобного сочетания Александр Борисович действительно за чмо деревенское держать меня будет!
Улыбнулась через силу и Ирина Генриховна:
— Ничего, когда ваш предшественник бывал у нас в доме, то они порой по утрам и не такие опыты на себе ставили.
