Они внимательно смотрели и слушали беседу. В принципе, если бы речь шла не о Нинке, никакого криминала в словах и действиях Хлебникова не было. Ну а эмоции, взгляды, хищный оскал к делу не пришьешь. Они отметили, что Нинка прекрасно справилась со своей ролью. Правда, очень Александр Борисович морщился, когда Нинка рисовала его портрет этому негодяю. И его реакция на Ирину — понятная! — тоже не несла криминала, хотя было совершенно ясно, что он хотел сделать: посадить на свой крючок и дочь и мать. Гениальная находка для него! Мать шантажировать дочерью, а дочь — матерью. Тем более что о глухом, немом и слепом, как тот капитан дальнего плавания, который в порту считался самым лучшим мужем, речи вообще не шло. Но вот звонок Зыкину — это уже чистый криминал! Тут не отвертятся ни один, ни другой.
Однако для этого нужны показания Нинки. А она поневоле потянет Юлию, не сама ж явилась! Подруга привела. А чем ты занималась, подруга? И пошло, поехало…
Надо продумать такую ситуацию, решил Александр Борисович, но на самый крайний случай. Лучше, конечно, обойтись без этого. А может быть, как-то ограничиться видеозаписью, Нинка же скоро уедет, кто ее станет из Англии возвращать, а следствие наверняка растянется, в лучшем случае, если повезет, дело передадут в суд разве что осенью. Вода утечет, а запись-то останется. А потом, если грамотно взять за жопу этого ментяру Загоруйко, на которого — тут уж без промаха — покажут обе агеевские знакомые женщины, он не станет защищать Хлебникова, своя эта самая — дороже. Просто правильно организовать признание надо. Дать тому возможность как бы с чистосердечным явиться, мол, догадывался, да только на проверку времени не было, а потом — солидные люди, эвон номера на машинах какие! Знаем, с кем дело имеем.
А в конце концов, есть и еще один — верный ход. Фотографии-то есть, а ну как нечаянная «утечка» произойдет, да фотки к тем «газетирам» продажным попадут? Женщин можно и пожалеть, прикрыть личики, а этих кобелей — за что? Не хотят в суде, пусть в прессе защищаются! Ох как любит у нас это дело общественность мусолить!
Вот все это и высказал Александр Борисович жене. Та так и не поняла, почему в откровенно уже препохабной ситуации надо защищать Юлию Осипову? Из-за папы? Из-за оказанного им «доверия» к коллегам по оружию? Ну, была она в доме у них. Да, жалко родителей, если узнают про такое поведение своей дочери. А что же делать? Каждый сам должен платить по своим счетам.
Александр Борисович не был столь кровожадным в данном вопросе, как его супруга. Ему очень хотелось пожалеть красивую девочку, которую он, кстати, так ни разу и не видел. Но Нинка говорила накануне, когда все добивалась от нее разрешения пойти в домик «Флирта и любви», что Юля согласилась захватить ее с собой крайне неохотно и обставила свое разрешение целым ворохом условий — с тем не говорить, туда не ходить, любопытства не проявлять, а просто посмотреть и уйти. Это уже как бы личная инициатива Хлебникова была — познакомиться с новенькой. Ну и подкинуть ее, вероятно, хорошему своему знакомому. Кстати, охранник. Они в охране банка запросто могли тоже по-своему «крышевать» заведение господина художника. И это надо иметь в виду. А пока Зыкин задержан наравне с другими — до выяснения. Наверное, уже выяснили и большую часть народа отпустили. Возможно, кого-то и под подписку о невыезде. Свидетели-то будут еще нужны следствию.
А интересно, что должен этот Зыкин думать о своем мордобое? Это уже не простое невезение, тут система просматривается. И он, если не дурак, не поверит Наташе, что на него бомжи напали и потом карманы обчистили. Слишком уж должна показаться ему одинаковой работа противников в обоих случаях. Профессионалы на пути встали. Филю надо предупредить, чтоб тот отдельно поговорил с Наташей. Потому что если не сам Зыкин, то его дружки могут проявить интерес, а это очень опасно. Да и Филя не может бросать все текущие дела и сопровождать девушку повсюду, как телохранитель. И так вон уже сколько дней за ней катаются, убивая казенное время.
Ирина была с ним согласна, но она откровенно зевала. Куда еще, второй час ночи! Будет и завтра день, вот и поговорят, встретятся…
— Давай спать, Шурик…
— Ложись, я на десять минут на кухню, позвоню все-таки. Ну, чтоб душа не болела.
И он позвонил, но не по городскому телефону, а на мобильник, который — он знал — всегда находился рядом с Филиппом. Пару гудков — и все. Если не спит, посмотрит на вызов, а если заснул, не успеет проснуться.
Но Филя откликнулся после первого же сигнала, будто держал трубку наготове.
— Ты чего не спишь, Сан Борисыч? — совсем и не сонным голосом спросил он.
— А ты где? — сказал было Турецкий и сразу сообразил, что тот скажет в ответ. — Погоди, не торопись, дай сам догадаюсь. Ты часом не на Кутузовском? В смысле, на Можайской улице?
— Вот приятно иметь дело с понимающим человеком. А как догадался-то?
— Интуиция, Филя, будь она неладна. Из-за нее столько себе уже крови попортил, а впереди — ого-го! Ну, значит, понимаю, веская причина. Ты ж не очень похож на Ромео с гитарой под балконом Джульетты.
— Это точно! — кратко констатировал Филя. — Как говорил твой любимый герой советского кинематографа товарищ Сухов, когда его спросили: как тебя убивать? Он честно ответил: хотелось бы помучиться. Вот и я чую, что не избежать Голгофы.
— А чего тебя понесло так поздно? И не сказал ничего. Сигнал был?
— А ты как догадался?
— Филь, я уж и так, и этак намекнул про интуицию. По моему мнению, тот Зыкин что-то вычислил, не дурак, поди. Не то?
— Боюсь, что то самое, — спокойно ответил Филипп и громко зевнул.
— Подожди, так ты где, дома у нее, на улице?
— Сам же сказал: под балконом. Она на пятом живет, высоко. Если б залезть — хорошо, ночка теплая… Но это я размечтался. Ничего, подремлю до утра, а там видно будет. Чужие мальчики покрутились, даже в подъезд с кодом заходили, а недавно громко побазарили и отвалили. На «мерине», между прочим. Я номерок срисовал, тот самый.
— А как ты вообще там оказался?
— Так позвонила. На мою мобилу. Рассказывает, что сегодня днем в клинику ихнюю, когда она занималась своими сестринскими делами, к ней прибежала нянька и говорит, что ее там, у «Приемного покоя», какие-то мужики спрашивают. А морды у них точно кирпича просят. Говорят, позовите Наташу. Их спрашивают, как фамилия, а они отвечают: не знаем, мол, но вот такая — и дают ее почти точное описание. Рост там, волосы, ноги длинные, юбка короткая. Правда, под этот «фоторобот» пол-Москвы подходит, но — сигнал. Она и просит няньку: скажи, что я на операции, а когда закончится, никто не знает, может, только вечером — сложная очень. Тетка вышла и сказала. Те постояли, поорали чего-то друг на друга, а потом вышли, сели в большую черную машину — нянька видела — и уехали. Ну а Наташа, уже предупрежденная, балда, вместо того, чтобы позвонить сразу — есть же у нее мой номер! — отправилась домой одна. Храбрая девочка, ничего не скажешь. И этих парней она видела, они в беседке посреди двора сидели. А эта артистка, — Филипп хохотнул, — достала из сумки своей длинную юбку, платок какой-то, кофточку, все это она надевает, как я понял, когда домой заявляется, и неспешно, с другой стороны вошла во двор, под другую арку, что рядом с ее подъездом. Там надо далеко дом обходить, и все у них ходят с противоположной стороны, зачем лишние триста метров преодолевать? Ну, пришла, в окно глядит, а те сидят, не уходят. Вот тут только догадалась позвонить. Когда мать с отцом уже улеглись. Ну, я подъехал, набрал ее, она осторожно вышла, села ко мне в машину — я к самому подъезду подал. И мы поговорили. Я ей сказал: иди спи, они до утра тут сидеть не будут. И точно, получаса не прошло, как засобирались и отвалили. Что будет утром, не знаю, но могу догадаться, поэтому предложил девушке временно сменить имидж. Обещала подумать. Печальна моя участь, Сан Борисыч… А у нее, кстати, завтра выходной. Ей-то никуда торопиться не надо.
