Яковлев оказался, как всегда, точен.
— С чего начнем? — бодро спросил этот высокий, плотный мужчина, грузно садясь за накрытый стол в холле агентства и хищно поводя крупным носом.
Закуска — Сева уж постарался — была исключительно в национальном русском духе: маринованные белые грибочки, капустка «провансаль» с сочной клюковкой и яблоками, сало, нарезанное аппетитными ломтями, черный хлеб, естественно, ну и по мелочи — готовая уже селедочка под горчичным соусом, килечка пряного посола — на любителя, зелень всякая и большая красная луковица, нарезанная дольками, так, чтоб их было удобно макать в соль и хрустеть, запивая рюмочкой. Ну, о рюмках, разумеется, речь идти не могла, их практически и не держали в агентстве, стаканчики граненые — вот она, тара истинно русского человека.
Оглядев стол, Яковлев шумно потянул носом, и глаза его выразили сожаление по поводу возможной оттяжки. Ну да, разговоры же еще! Мало их было за день…
— Можно — сперва, можно — сразу потом, а можно — все вместе, — ответил Турецкий на незаданный вопрос. — Старшему по званию видней. — Это он так «неуклюже» польстил Яковлеву, поскольку у самого на погонах так и осталось по одной звездочке, и вторые уже не светят.
— Тогда наливай! — решительно воскликнул Яковлев и, взяв свой стакан, внимательно посмотрел на Турецкого. — Как дела, Саша? Я слышал, хандришь? И в этой связи я…
— Обсудим, — коротко ответил Александр Борисович. — Вперед, ребятки, команда была. Давайте, за нашего генерала, твое здоровье, Володь. Оно сейчас и тебе, и нам очень понадобится.
— Да ну?! В кои-то веки!.. А со здоровьем у меня все в порядке, не волнуйтесь, кое-кому еще икнется.
— Вот и мы о том же. Значит, если позволишь, преамбула в двух словах… — И Турецкий кратко изложил опасения проректора Юридической академии в связи с поведением дочери, прекрасной внешне девушки, да и характером вроде приятной, общительной. — Да ты и сам в оперативных материалах увидишь.
— О как? — удивился Яковлев. — Это становится интересным…
Далее Турецкий рассказал, как было поставлено наблюдение, которое вывело их на мастерскую художника Хлебникова. И наконец, как была задействована в операции его Нинка.
— По поводу финала истории ты, вероятно, уже в курсе. Или твои ребятки подробно доложат с минуты на минуту. Там, в доме художников, задержанную публику наши орлы, — Александр Борисович с улыбкой кивнул на Агеева со Щербаком, — передали с рук на руки. Говорят, прошло без осложнений. То, что касается моральной стороны вопроса, то это не наши заботы, пусть «полиция нравственности» занимается, если она еще может что-то делать. А вот то, что производилась видеосъемка с последующим шантажом участниц встреч и вымогательством, — это уже Уголовный кодекс.
— Так, хорошо, — кажется, уже усек причину довольно-таки экстренной встречи Владимир Михайлович. — Что от меня-то требуется? И почему это ваше дело связано с моим, извини, здоровьем? — Он хитро улыбнулся.
— Я думаю, по той старой, как мир, причине, Володя, что для ответственных решений слабый духом не подходит. Даже если у него генеральские погоны.
— Ну, мудрецы… — крякнув, покачал головой Яковлев. — Ну, намудрили, хлопцы… Я так понимаю, что вам теперь прямо позарез необходимо вывести ваших фигурантов из дела. Или ошибаюсь? — Он снова хитро прищурился.
Вспомнил Турецкий: эту простецкую якобы манеру Володя как бы унаследовал от своего старшего друга и, разумеется, учителя Славки Грязнова. Тот тоже обожал прикидываться простачком, а сам видел все, еще как видел! Можно сказать, рентгеном просвечивал собеседника, пытавшегося с ним хитрить.
— Ты абсолютно прав, мой генерал. — Турецкий сокрушенно развел руками, словно показывая, что факир был пьян и фокус не удался. — Вывести. Причем так тихо, чтоб они и сами не знали.
— Острая нужда?
Александр Борисович кивнул.
— Ну, представь, что будет с нашим проректором, когда пронесется слух, где обнаружена и за каким занятием его дочь? Это первое. Далее, чего я стою в его глазах, да что я? Чего мы все будем стоить, если не могли предотвратить элементарной дури молодой девки? Третье, Володя. Нинка, как тебе известно, здесь на каникулах, и это наша с Иркой идея — заслать ее в качестве казачка. Правда, всего, что произошло дальше, мы, естественно, не планировали, но ведь и ситуация повернулась неожиданно. Кто мог предполагать, что этот Зыкин, уже наказанный один раз вот им, — он кивнул на Филю, — вторично нарвется на Николая? Я полагал бы, что проходит вариант, скажем, такой… Ну, Хлебников о малолетке, которую он подкинул клиенту, если вопрос этот не поднимется специально, будет молчать как рыба об лед. Зыкин, полагаю, тоже. Два серьезных мордобития фактически подряд — это много даже для самого лучшего охранника крупного коммерческого банка. Здесь я спокоен. Сама девица выяснять отношения не полезет, она будет сидеть тише мыши. Ну, пока мы будем заниматься ее делами. А из-за чего сыр-бор случился? Так это известно, родственник соседа-художника, прибывший по делам из Белоруссии, не терпит, когда детей обижают. А они кричат и зовут на помощь. Спросят, каких детей? А что, разве среди задержанных нету их? Ну, значит, сбежали, не о чем и рассуждать. А где родственник? Так, наверное, тоже сбежал, не желая связываться с московской милицией. Поговорим лучше об организаторе бардака, господа присяжные заседатели! Как тебе такой план?
— Дай подумать… Я ж еще никаких материалов не видел лично, пока пользуюсь общей информацией, в детали не вникал. А скажи, если в видеозаписях что-то проскочит, резать будем, что ли? Так какая ж это улика? Чего им предъявлять-то?
— А мы, во-первых, наши записи отдадим. Добытые оперативным путем. Частная охранная структура, известная не понаслышке. А кто производил съемку, какая разница, верно? Техника у нас цифровая, доброй памяти Дениски… Работать с ней легко. Чего не надо, сотрем. Соответственно ту, что изъяли при обыске у Хлебникова, можно временно отложить в сторону, у нас своих доказательств выше крыши. Ну, например, Филипп вон выяснил из своих источников, заслуживающих доверия, что бордель этот «курировал», короче, «крышевал», участковый уполномоченный, старший лейтенант милиции Загоруйко Петр Антонович. Который, к слову, был замечен среди посетителей салона и может быть без труда опознан, хотя появлялся, разумеется, не в форме. Что — жаль, конечно, картинка была бы впечатляющей. Но, по-моему, и тех, кого задержали, можно расспросить. Хотя согласен, дело это очень деликатное, и, скажем, женщин вполне можно рассматривать как жертвы.
— На подлог толкаете? — усмехнулся генерал. Он помолчал, глядя поочередно в лица сотрудников «Глории», которых прекрасно знал в деле, и сказал: — Ладно, наливайте. И толкайте дальше…
Общий смех и стал, собственно, вторым тостом…
А далее Яковлев изложил и свои собственные соображения. Ну, чтоб особо не морочить голову ни себе, ни людям поисками достойных аргументов и улик для возражений господам адвокатам, когда те дружной сворой ринутся защищать обиженных нелепыми подозрениями приличных и достойных людей, разъезжающих в дорогих «мерседесах» и которых обвиняют, — так вот, чтобы сразу отмести уловки защитников и снять проблему ущемления прав свободного гражданина, прописанных в конституции, господин Хлебников и те, кто ему помогали в этом промысле, могут быть привлечены к ответственности за уголовные деяния, предусмотренные статьями 240-й «Вовлечение в занятие проституцией» и 241-й Уголовного кодекса «Организация занятия проституцией». Владимир Михайлович говорил со значением, цитируя:
