Глава третья МЕРКУЛОВ
Он терпеть не мог сочувствия по отношению к себе, – от кого бы оно ни исходило. Да и какой искренности можно ожидать от тех, кто считал отставку не какого-то там дворника дяди Васи, а первого помощника генерального прокурора, государственного советника юстиции третьего класса Турецкого едва ли не своей победой. Ну, или проще – удачей.
Нет, по правде говоря, у него были и друзья в этой «конторе», и не совсем почтительные, но верные ученики, но была и многочисленная когорта завистников и недоброжелателей, считавших все успехи «важняка» результатом исключительно его давних дружеских отношений с Меркуловым. А откровенное, почти показное, пренебрежение Александра Борисовича ко всякого рода внутрикорпоративным сплетням и слухам объясняли его непомерно раздувшимся самомнением. Тем более что Александр Борисович никогда не изображал послушного мальчика и даже генеральному прокурору не стеснялся высказывать свою точку зрения, когда был в ней уверен. Да, собственно, таким его и воспитал Константин Дмитриевич Меркулов – учитель и начальник, и ближайший друг на протяжении почти двух десятков лет.
Таким же, впрочем, был и сам Меркулов, не раз вступавший в неравные схватки уже с несколькими генеральными прокурорами, уходя и снова возвращаясь в прокуратуру, в свой прежний кабинет. Не могли – так получалось – без него обойтись государственные руководители разных уровней. Как и он сам не мог обходиться без Сани Турецкого. Это уж теперь, после ранения, отношения приняли неожиданный оборот. Костя требовал, чтобы Саня лечился, не исключая при этом его возвращения впоследствии в Генпрокуратуру, а Турецкий считал, что он практически здоров, и свою отставку объяснял капризами «старцев».
К сожалению, врачи разделяли точку зрения именно «старцев», и это обстоятельство решало вопрос.
Турецкий по старой памяти, как он уверял, еще охотно заходил в Генеральную, но вид имел в таких случаях неприступный и независимый. О просьбах каких-то и помощи даже речи не могло идти. Ну, а когда тебя самого настойчиво приглашает высокое начальство, – это другое дело, тут можно позволить себе и снисходительность по отношению к бывшим коллегам.
К счастью, никого из них ни в кривых коридорах, ни на лестничных площадках, ни в приемной заместителя генерального прокурора не встретилось. Вероятно, это было хорошим предзнаменованием.
А вот вместо привычной секретарши Клавдии Сергеевны, «страдавшей» по Сашеньке Турецкому без малого добрый десяток лет, сидела какая-то молоденькая и не очень красивая девица – излишне худая, на взгляд Александра Борисовича, с большим, узкогубым ртом и немного крючковатым, как показалось, носом, черноволосая. Даже излишне черная, красится, наверное. Словом, что-то восточное, точнее, кавказское. Турецкий обозрел ее мигом и сделал предположение, что это наверняка кто-нибудь из Костиных коллег, – начальников управлений или отделов прокуратуры, в которой представителей гордого Кавказа всегда хватало, устраивает, таким образом, судьбу своего драгоценного ребенка. Поди, пошла по папиным стопам в юриспруденцию, а тут как бы на практике. Много было похожих «деток» – и на побегушках, и в качестве практикантов под рукой и у Александра Борисовича. А может, просто у Клавдии отпуск, и она нашла себе на это время замену.
Странной была другая закономерность: у Кости в приемной никогда почему-то не появлялись красивые девушки. Ну, хотя бы такие, на которых можно было бы с удовольствием глаз положить. Обязательно похожи на ворон. Нет, тут другой фактор, наверное, играет роль. Появись здесь симпатичная мордашка, и Костя решит, что работа прекратится, начнутся всякие шуры-муры, сотрудники станут толочься без дела в приемной, мешать целенаправленно и плодотворно трудиться… Известный мотив.
Но еще больше Меркулова раздражало, когда он видел в прежние времена какую-нибудь обязательно «развратную» девицу в сопровождении Турецкого. Вот тогда сарказму уже вообще не было предела.
И совершенно зря ему пытались доказать и сам Саня, и тот же Славка Грязнов, если при этом тоже присутствовал, что никакая это была не шлюха, и не любовница кого-то из них, а свидетельница по очередному делу, либо заявительница. Почему-то уродки не вызывали у Меркулова чувства протеста или благородного гнева, а красавицы – всегда. Принципы, ничего не поделаешь!..
– Здравствуйте, милая девушка, – приветливо сказал Александр Борисович, – доложите, пожалуйста, Константину Дмитриевичу, что я пришел.
Раньше Саня именно так и говорил Клавдии. И сейчас он, естественно, ожидал встречного вопроса: а кто вы? И как минимум, улыбки. Но девица с презрительным и высокомерным видом посмотрела на него и ответила сухо, что заместитель генерального прокурора занят. И все – ни чем занят, ни когда освободится, ни вопроса, зачем он нужен незнакомому ей посетителю. Просто опустила глаза в какие-то бумажки перед собой и продолжала их небрежно перелистывать. Даже присесть не предложила. Это уж было слишком.
Турецкий спокойно вынул из кармана мобильник и нашел в меню имя «Костя», нажал на вызов, стал ожидать ответа.
– Меркулов, – без всякой логики сказал Костя, будто с его мобильника мог говорить кто-то иной.
– Привет, Костя. У тебя теперь, гляжу, здесь новые порядки? Что ж не предупредил? Я бы шоколадку, что ли, принес этой твоей, или проснулся бы пораньше, очередь бы к тебе занял.
Ирония так и лезла из него. Но девица не обращали ни малейшего внимания.
– Не понимаю, о чем ты говоришь? – сухо ответил Меркулов. – А ты сам-то где?
– Я повторяю: в твоей приемной. Попросил доложить о своем приходе, ответили, что господин занят. Вот и думаю: домой возвращаться или без спросу посидеть на стульчике, подождать? А ты чего ж не предупредил эту… девицу? Забыл? Или надобность в разговоре отпала? Ну, так позвонил бы, трудно, что ли?
Я б лучше дома посидел, полечился бы дальше.
Турецкий чувствовал, как в нем закипает злость из-за пустяка, в сущности. Ну, что ему эта ворона? А вот задело же!
– Саня, не валяй дурака и не разыгрывай спектакля. Заходи, я жду тебя.
Турецкий аккуратно закрыл мобильник, сунул его в карман и, сочувственно посмотрев на секретаршу, укоризненно покачал головой и пошел к двери кабинета. Она растерянно привстала, словно желая его остановить, но промолчала, а лицо ее действительно стало напоминать воронье.
– Где ты себе таких набираешь? – с мстительным злорадством спросил Александр, еще не закрывая дверь и понимая, что та все слышит.
– Саня, ну, как тебе не стыдно! – расстроился Меркулов. – Дверь хоть закрой, неудобно же…
– Кому – мне? Знаешь, Костя, что бывает неудобно делать мужчине, и, кстати, в любом возрасте? – сварливо спросил Турецкий. – Штаны через голову надевать. Учить сперва таких дур надо, а уже потом за стол сажать – руководить. Сидит черт знает что, и воображает себя пупом Вселенной. Не-ет, ничего не изменилось в этой конторе.
Последнее слово он произнес презрительно, хорошо зная, что Костя именно такого обращения по отношению к прокуратуре абсолютно не терпит. Конторой могло, по его убеждению, быть что угодно, вплоть до ФСБ, но только не Генеральная прокуратура. Так что удар пришелся под дых. Костя сердито засопел, но отвечать принципиально не стал. Это Турецкий увидел, – что принципиально. Но злость его почему-то сразу прошла.
