— Не исключено, — улыбнулся Долгов. — Знаешь, веснушка, некоторые психологи считают, что сумасшествие и гениальность — это одно и то же. Ван Гог лежал в сумасшедшем доме, но он писал гениальные картины. Роберт Лоуэлл и Сильвия Плат вообще не вылазили из психушки.
— А кто это? — насторожилась Татьяна.
— Не важно. Гении.
— Хорошо, если так. Только мне кажется, что вместо Нобелевской премии ты когда-нибудь получишь направление в дурку. Завернут тебя, лапочку, в мокрую рубаху, вколют укольчик и бросят в комнату с мягкими стенами. Чтобы голову себе не расшиб.
— Рад, что ты за меня переживаешь.
Долгов взял конверт, мельком заглянул в него, удовлетворенно кивнул и спрятал конверт во внутренний карман пиджака.
— Трепещите, враги! — весело проговорил он. — Теперь жизнь Хозяина в надежных руках.
— Что ж… Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — заметила на это Татьяна. Она изящным жестом вмяла окурок в пепельницу и взяла сумочку. — Мне пора бежать. И вот что, Андрюша, если захочешь меня увидеть — приходи в приемную. Эти таинственные посиделки в баре мне не по душе.
В темных глазах Долгова полыхнул холодный огонек.
— С каких пор? — осведомился он.
— Сам знаешь, с каких.
Татьяна поднялась со стула и забросила сумочку на плечо.
— Пока, милый! — насмешливо сказала она, помахала Долгову ладошкой, повернулась и зацокала каблучками по мраморному полу.
Долгов проводил ее взглядом до самой двери, затем повернулся к окну и смотрел на девушку до тех пор, пока она не скрылась из виду.
— В дурку, говоришь? — тихо проговорил он. Усмехнулся и добавил: — Не дождетесь.
В глазах его стояло бешенство.
5
— Ну, как?
— Как всегда.
— Скажи это вслух.
— Ты лучший! — улыбнулась Татьяна и потерлась острым подбородком о его волосатую грудь.
— То-то же.
Максим взял с тумбочки сигареты и закурил. Татьяна, подперев щеку рукой, смотрела, как он курит.
— Какой же ты тщеславный, — тихо сказала она.
— Мне есть, чем гордиться, ты не находишь? — усмехнулся в ответ Максим.
Это был рослый, мускулистый детина с тяжеловатым подбородком, на котором красовалась «голливудская» ямочка, и длинными темными волнистыми волосами. На носу у Максима была изящная горбинка. Татьяна провела пальцем по этой горбинке и сказала:
— Все-таки ты удивительно красивый сукин сын.
— Это мой главный капитал, малышка.
— И ты имеешь с него неплохие дивиденды. Ну-ка, скажи — скольких богатеньких вдовушек ты окрутил и разорил?
— Ни одной, — с усмешкой ответил Максим. — Я специализируюсь на замужних барышнях. Мне не нужна легкая добыча.
— Когда-нибудь тебе проломят череп, — сказала Татьяна.
Максим пожал плечами:
— Пробовали. Но, как видишь, я жив. А тот, кто пробовал, до сих пор работает на лекарства.
— Ты не только тщеславный, но и самонадеянный. Кстати, я совсем не замужняя барышня. Что ты делаешь в моей постели?
— С тобой у меня не бизнес. С тобой — любовь.
Максим глубоко затянулся, и вспыхнувший огонек сигареты осветил нижнюю часть его лица — такую же красивую (на взгляд Татьяны), как и верхняя. Татьяна потянулась и поцеловала его в уголок твердых губ. Максим повернулся и поймал губами ее губы.
— Мы знакомы два месяца, а у меня до сих пор дрожь по жилам, когда ты меня целуешь, — мягко сказала Татьяна.
— Взаимно, — сказал Максим.
Татьяна, чуть отстранившись, полюбовалась его литой мускулатурой, затем наклонилась и поцеловала Максима в плечо. Он усмехнулся, затушил сигарету в пепельнице и повернулся к девушке.
— Ты обдумала мое предложение?
— А ты делал мне предложение? — игриво проговорила она. — Где же кольцо с бриллиантом?
— Не валяй дурака. Ты знаешь, о чем я.
— А, ты об этом… — Татьяна поморщилась. — Я не хочу это обсуждать. Мне не нужны проблемы. Тебе, я думаю, тоже.
— Никаких проблем не будет, — веско произнес Максим.
Татьяна отпрянула от него и легла на спину. Она выглядела обиженной. Теперь уже Максим склонился над ней.
— Милая, — произнес он мягким, бархатным баритоном, целуя ключицы девушки. — Я знаю, что ты боишься. Но я ведь с тобой. Мы неплохо на этом заработаем, поверь мне.
— Ты не знаешь Мохова. Он не какой-нибудь там трус, он кому угодно глотку перегрызет.
— Не накручивай, золотце. Ничего он никому не перегрызет. Он давно уже играет по правилам. Мохов — политик. А политики боятся публичных скандалов.
Максим попытался поцеловать Татьяну, но она отвернулась.
— Что? — недоуменно спросил Максим.
— Я уже сказала: я не хочу в этом участвовать.
— Золотце, ты не можешь в этом не участвовать. Ты главный игрок, а я всего лишь твой помощник. Поверь мне, если бы я мог выкачать из него пару тысчонок без тебя, я бы давно уже это сделал.
Максим снова попытался поцеловать девушку, но она оттолкнула его и села в постели. Волосы ее были растрепаны, покрывало сползло, обнажив большую, упругую грудь до самого соска.
— Ты не понимаешь! — яростно проговорила она. — Это не игрушки. Мохов — не муж одной их твоих вдовушек.
— Да я понимаю, золотце. И сознаю «всю степень опасности». — Максим снова усмехнулся. Он был абсолютно уверен в себе, и нерешительность Татьяны его и забавляла, и злила. — Но если обыграть все умело — никаких неприятных последствий не будет. Ты ведь знаешь, что я в этом деле не новичок. Я все устрою. На тебя подозрение не упадет — будь спокойна. Ну же, золотце!
Татьяна вновь попыталась отстраниться, но на этот раз Максим поймал ее лицо ладонями и крепко поцеловал ее в губы.
— Черт… — прошептала Татьяна с придыханием. — Что ты со мной делаешь…
«Вот ты и созрела, моя девочка, — пронеслось в голове у Максима. — Все вы созреваете. И все делаете так, как я скажу. Одни раньше, другие позже».
Он самодовольно улыбнулся и сказал твердо и веско:
— Мы сделаем это. Главное тут — не зарываться и вести себя благородно. Больше десяти штук просить не станем. Для него это не деньги. И негативы вернем — все до одного. Он обойдется малой кровью, а мы с тобой махнем через месяц на Мальдивы. Помнишь, ты хотела?
— На Мальдивы… — эхом отозвалась Татьяна.
Глаза ее были полуприкрыты, на губах играла улыбка.
— Ага, — кивнул Максим. — Вдвоем — ты и я. Пляж, море, коктейли, бунгало. Все, как ты хотела.
