— Дурень. Я хочу, чтобы когда мы с тобой умирали, нас окружали бы внуки. Много внуков! Человек десять! Маленькие такие «Александры Борисычи Турецкие». И чтобы у всех у них были такие же серые глаза, как у тебя, и такая же улыбка.
— Десять маленьких «турчат»? — усмехнулся Александр Борисович. — Да они бы с ума тебя свели.
Ирина вздохнула.
— Это точно. Хотя, с другой стороны, не сошла же я с ума от одного большого Турецкого! А это дорогого стоит.
И они рассмеялись, глядя друг другу в глаза и наслаждаясь этим трогательным моментом.
И вот теперь они врозь. Ненавидят друг друга и хотят развестись. Хотя…
— Кого я обманываю? — тихо проговорила Ирина Генриховна. — Ведь я знаю, что он меня любит. И знаю, что он скорее даст отрубить себе руку, чем захочет разводиться. Тогда какого черта я делаю?
Ирина Генриховна вскочила с дивана и подошла к зеркалу. Из зеркала на нее глянуло худощавое, заплаканное лицо. Веки слегка припухли, волосы были растрепаны. Но если привести это лицо в порядок, то оно еще вполне и вполне…
Ирина улыбнулась и отправилась в ванную.
13
— Ну вот, — сказал он, откладывая кисть. — Наш с тобой шедевр готов! Хочешь посмотреть?
Пленница не пошевелилась. Он насмешливо вскинул брови:
— Не хочешь? Ну я все равно тебе покажу.
Он снял картину с мольберта и прошел с ней к столу, на котором лежала распятая девушка. Повернул холст к ней и сказал:
— Полюбуйся! Я назвал картину «Пробуждение Венеры»! По-моему, получилось неплохо. И название классное. Как ты считаешь?
Пленница приоткрыла опухшие глаза и посмотрела на полотно безразличным взглядом.
— Эге, да тебе пора вколоть витаминов, — тихо воскликнул он и отнес картину обратно на мольберт.
Затем достал из шкафчика шприц и пару флаконов. Заправив шприц витаминами и глюкозой, он подошел к женщине и сделал ей укол в руку. Рука пленница слегка дернулась.
— Ну-ну-ну, — мягко произнес он. — Не выдумывай, это совсем не больно. Больно будет потом. Больно так, что ты позабудешь, кто ты и как тебя зовут. В твоем теле, в твоем мозгу не останется ничего, кроме дикой, невыносимой боли. Это будет настоящий ад, я тебе обещаю! — Он вынул иглу и швырнул одноразовый шприц в мусорное ведро. Затем склонился над женщиной и приподнял ей пальцами веко.
— Ничего, ничего, — сказал он. — Часа два-три ты еще протянешь. Мне этого хватит с лихвой.
Он вынул из стола маленькую аккумуляторную дрель и нажал на кнопку. Дрель тихо и тонко взвизгнула в его руке. Лицо его осветилось довольной улыбкой.
— Ну, приступим! — радостно произнес он и склонился над пленницей.
Пленница застонала и забилась, словно через ее тело пропустили разряд электрического тока. И в этот момент в дверь снова позвонили. Он выключил дрель и на всякий случай зажал женщине рот ладонью.
14
Несколькими минутами раньше Антон Плетнев прижал ухо к двери и прислушался. Теперь он четко это услышал — тихий, отвратительный звук, словно кто-то работал бормашиной и тихое, приглушенное постанывание. Так стонет человек, рот которому заклеили скотчем.
Ждать больше было нельзя. Плетнев нажал на кнопку звонка. Механический звук за дверью прекратился. Но открывать никто не спешил.
— Не хочет, — напряженно усмехнулся стоящий рядом оперативник.
Плетнев снова нажал на кнопку звонка, а потом забарабанил по двери кулаками и крикнул:
— Откройте! Вы нас залили!
Он надеялся, что прием с «сердитым соседом» сработает и на этот раз, и убийцу удастся взять без стрельбы.
Дверь никто не открывал.
— Откройте, или я вызову милицию! — гневно закричал Плетнев, начиная уже волноваться.
Но и на этот раз никто не откликнулся. Плетнев повернулся к операм.
— Ну что, парни, надо ломать.
Оперативники переглянулись.
— Нас за это по головке не погладят, — сказал один из них. — Надо бы согласовать.
Плетнев дернул щекой.
— Нет времени согласовывать. Если будут проблемы — валите все на меня. Я ломал дверь один, ясно? Вы даже не успели понять, что я собираюсь сделать. А теперь давайте, парни! Девчонка может умереть из-за нашей медлительности.
Оперативники нехотя подтянулись к двери, но тут раздался щелчок открываемого замка и дверь слегка приоткрылась. Плетнев сделал знак рукой, и опера успели спрятаться за угол.
— Что такое? — раздался негромкий, испуганный мужской голос.
Плетнев заглянул в щель и увидел худое носатое лицо и огромные «булькатые» глаза, с тоской взирающие на окружающий мир.
— Вы меня залили, — выпалил Плетнев.
— Как залил? Почему залил? Кто вы?
— Сосед снизу. У меня из-за вас штукатурка с потолка сыпется! На полу лужа размером с Тихий океан!
— Позвольте, — пробормотал носатый мужчина. — Но у меня ничего не капает. Голову даю на отсечение. Это, должно быть, у соседей за стеной.
— Нормальное кино, — саркастически хмыкнул Плетнев. — У него не капает, а у меня капает. Давай, мужик, открывай, если не хочешь проблем. К соседям я уже заходил, у них все в порядке.
— Но позвольте…
— Ты откроешь или нет?
— Да не собираюсь я вам ничего открывать! — сердито произнес носатый и попытался закрыть дверь, но Плетнев ему не дал.
— Или ты меня впустишь в квартиру, или я туда въеду на тебе верхом, — свирепо сказал он. — Ну!
— Убирайтесь! — воскликнул носатый. — Убирайтесь, или я сам вызову милицию.
Он снова попытался закрыть дверь, но тут у Плетнева сдали нервы и он что было мочи вдарил по двери плечом. Цепочка порвалась и дверь распахнулась, сбив носатого с ног.
— Берите его за жабры, парни! — крикнул Плетнев и ринулся в квартиру.
Оперативники ввалились в прихожую следом за ним. Носатый попытался встать, но один из оперов положил мужчине ладонь на голову, толкнул его на пол и, покачав головой, произнес:
— Не стоит.
— Я буду жаловаться, — тихо и испуганно пробормотал носатый. — Я дойду до самого верха!
— Дойдешь, — согласился с ним оперативник. — Если ноги по пути не обломаешь.
Вбежав в квартиру, Плетнев огляделся по сторонам и рванул в одну из комнат. Однако комната была пуста. На стенах висели картины в основном в стиле «ню». Причем некоторые из них были настолько откровенны, что больше годились для какого-нибудь порнографического журнала, чем для музейного каталога.
Плетнев побежал в другую комнату, но и здесь не нашел ничего подозрительного.
