Сисадмин сел за стол и тут же забегал пальцами по клавишам.
— Какое число, вы сказали, вас интересует?
— Пятнадцатое.
— Пятнадцатое, — медленно, врастяжку повторил сисадмин, постукивая по клавиатуре. — Тэк-с… Посмотрим, что у нас было пятнадцатого числа… Анна, вот. Есть!
— Что там? — Александр Борисович склонился над монитором.
— Было четыре заказа. Один купил краски и грунтовку… Трое других — подрамники и рамы. Итак, у вас три возможных варианта. Какой из троих выберете?
— А что, имен тут нет?
— Есть — Саша, Дэн и Михаил. Фамилий мы не спрашиваем. Нам достаточно знать номер домашнего телефона и адрес.
Турецкий недовольно нахмурился.
— Мне нужен постоянный клиент, — сказал он.
— Сейчас посмотрим. — Сисадмин снова застучал по клавишам. — А-га, — проговорил он, таращась в экран. — А они все трое — постоянные.
— Мне нужны адреса и телефоны.
— Пожалуйста, я вам распечатаю.
Сисадмин ударил пальцем по клавише и послал страничку в печать.
10
Луч солнца медленно переползал с щеки на глаз. Когда он коснулся краешка глаза, глаз открылся. Снова закрылся и снова открылся. Хриплый со сна голос произнес:
— Вот черт… Кажется, я заснул.
Он поднял голову и зевнул, затем огляделся по сторонам, не сразу вспомнив, где находится. Затем увидел распятую на столе обнаженную женщину и улыбнулся.
— Прости, малышка, я заснул, — сказал он и протянул руку, чтобы погладить пленницу по голове, но тут же отдернул руку и зашипел от боли. Он совсем забыл про прокушенную кисть. По бинту расползлось темно-красное пятно.
— Срань Господня… — в сердцах прошептал он. — Ну, посмотри, что ты наделала, дрянь. Эй! Ты жива?
Он встал со стула и склонился над лицом пленницы. Глаза ее были закрыты. Он приложил здоровую руку к ее шее, выждал несколько секунд и облегченно вздохнул:
— Жива. А ну-ка, открой глаза и скажи папочке «доброе утро!»
Он пальцами раскрыл ей веки, женщина дернула головой и застонала.
Он засмеялся.
— Вот и хорошо. Прости, малышка, я уснул, не закончив работу. Слишком сильно устал. Но теперь мы все исправим. — Он посмотрел в окно и удовлетворенно кивнул. — Хороший свет. Я сделаю тебя богиней любви. А картину назову… «Пробуждение Венеры», — торжественно проговорил он.
Он выбрался из-за стола и подошел к крану. Открыл воду, набрал пригоршню воды и брызнул себе на лицо.
— Уф… Хорошо. Чувствую себя отдохнувшим. Ну а ты? Ты хорошо поспала?
Пленница что-то тихо замычала в ответ.
— Если не выспалась, можешь еще вздремнуть, — милостиво разрешил он. — А я пока займусь приготовлениями. Люблю работать с утра.
Он прошел к мольберту. Солнце ярко освещало лежащее на столе тело. Несколько минут он возился с тюбиками красок и растворителями, все это время с губ его не сходила улыбка. «Это будет самое лучшее из моих произведений, — думал он, смешивая краски. — И на этот раз мы обойдемся без Тициана и Караваджо».
— Ты хорошо освещена, — сказал он вслух. — Ты знаешь, раньше я писал только мертвые тела. Мне это казалось интересным. Но сегодня я изменю традиции.
Пленница молчала. Она снова закрыла глаза.
— Спи, родная, — ласково сказал он, чувствуя, как в его душе поднимается нежность к этому живому, гибкому, великолепному телу. — Спи и ни о чем не волнуйся. Я работаю быстро. Часа через два все будет закончено. И когда я отставлю в сторону мольберт, нам уже ничто не помешает. А пока постарайся не двигаться, — пошутил он. — Я начинаю.
* * *
Первый раз он взял в руки кисть года в двадцать три. Перед этим он ходил на выставку Сальвадора Дали в Центральный дом художника. Полотна испанца поразили его воображение.
Домой он вернулся взволнованный и возбужденный. Всю ночь ему снились живописные полотна, но в его снах они оживали. Тела были настолько реальны, что он мог коснуться их пальцами и ощутить их прохладу или тепло.
На следующий день, возвращаясь домой из университета, он увидел маленький магазинчик художественных принадлежностей и не смог побороть искушение — зашел. В кармане у него лежала стипендия. Полчаса он бродил по магазинчику, а когда вышел оттуда, в кармане остались деньги только на метро. Зато в руках он нес пакет с небольшим холстом, красками и альбомом репродукций. Он хотел купить Сальвадора Дали, но денег хватило только на Тициана.
Дома мать устроила ему скандал, и он вынужден был оправдываться.
— Ма, это же искусство! Ты не понимаешь! Это же красиво!
— Дома жрать нечего, а ты потратил всю стипендию на идиотскую книжку и дурацкие краски.
— Это не идиотская книжка. Это альбом Тициана. А краски мне нужны, чтобы рисовать. Я хочу быть художником.
— Да будь хоть чертом лысым, но если еще раз разбазаришь деньги, я выставлю тебя из дома. Будешь ночевать во дворе и жрать отходы с помойки.
Мать стояла перед ним — толстая, гневная, с распущенными сальными волосами, в старом халате, сквозь дыры которого было видно ее бледное, жирное тело. Внезапно он почувствовал такое омерзение, что даже подумал: «Хорошо бы ее убить!»
Он заперся у себя в комнате и достал из пакета холст, натянутый на подрамник. Подумав, как бы его получше приспособить, он поставил холст на стул. Потом занялся красками.
И вот — все было готово.
И вот тут-то он задумался. Оказалось, что он понятия не имеет, что рисовать. Сначала хотел перенести на холст антураж своей комнаты. Но это было как-то скучно. Тогда он решил нарисовать натюрморт — принес из гостиной кувшин, из кухни — несколько яблок, взгромоздил все это на письменный стол и взялся за кисть.
Но и тут остановился. Как-то все это было обыденно и неинтересно. Тут ему в голову пришло, что слово натюрморт означает в переводе с латинского «мертвая природа». Это он помнил еще со школы. «Мертвая природа» звучало забавно и… зловеще. Ему это понравилось. Он стал фантазировать на эту тему, и вскоре обнаружил, что его рука сама собой рисует на холсте графитовым карандашом фигуру лежащей обнаженной девушки.
«Вот что я буду рисовать!» — понял он.
И напряг память.
Он трудился весь вечер и половину ночи. Потом, когда глаза уже слипались, а кисть падала из пальцев, отложил работу и побрел к кровати. Едва коснувшись щекой подушки, он уснул.
Сон ему снился замечательный. Была тихая летняя ночь. Полная луна освещала небольшой песчаный пляжик, расположившийся среди зарослей травы. На песке лежала голая девушка с разметавшимися волосами.
Услышав его шаги, она приподняла голову и тихо позвала:
