— Не могу делать тебе больно, — сказала я, и
что-то неслышно шепнул внутри меня страх.
Шея пульсировала памятью о ее губах, радостным ощущением,
когда она тянула, брала то, что ей нужно было, чтобы заполнить щемящую пустоту
души. Она закрыла глаза, и я, глубоко дыша, почувствовала, как расслабляется
мое тело, прислоненное к ней, как она опускает лоб мне на плечо.
— Я не буду тебя кусать, — сказала она, едва не
касаясь меня зубами, и меня пронзил всплеск желания. — Не буду.
У меня будто в душе потемнело от таких слов. На вопрос, что
она сделает, ответ был получен. Она уйдет. Она отпустит меня, оставит и уйдет.
Ощущение утраты вихрем взмыло в легких, лишив меня воздуха.
— Но я хочу, — сказала она, и скованное цепью
желание в ее шепоте пронизало меня снова.
Я ахнула от неожиданного ощущения в середине тела, от
которого я будто взлетела — чувство стало вдвое мощнее, ведь я уже почти
потеряла надежду. Следом пришел страх, и захват Айви стал сильнее. Я замерла,
когда она склонила голову, и ее губы погладили меня совсем рядом со шрамом.
— Кусай или отпусти, — выдохнула я с кружащейся от
желания головой. Как это случилось? Как это случилось так быстро?
— Закрой глаза, — сказала она, и серый голос полон был
эмоциями, которые она пыталась сдержать.
Пульс у меня стучал молотом, а веки трепетали. Я ощутила,
как она отодвинулась, мысленно видела ее черные глаза, горящий в них жар, как
она стряхивает с себя путы самоограничения и бросается в яростное исполнение
желания, неудержимого желания, и как душу ее обволакивает вина.
— Не шевелись, — сказала она, и я задрожала, ощутив ее
дыхание у себя на щеке. Она меня укусит. Боже мой, на этот раз я все сделаю
лучше. Я не дам ей утратить самообладание. Я смогу.
— Обещай мне, — попросила она, проводя пальцем по моей
шее — у меня перехватило дыхание, — что это ничего не изменит. Что ты
знаешь: это только глоточек на пробу, и я никак потом не буду тебя поощрять. Я
никогда больше к тебе не прикоснусь — только когда ты сама придешь ко мне. Если
ты сама придешь. И не приходи, если ты сама не захочешь всего целиком, Рэйчел, не
захочешь полностью. Иначе я не могу.
Глоточек на пробу. Проба уже была, но я все равно кивнула,
не размыкая век. Дыхание вырывалось из меня резкими толчками, и я чуть не
застонала от легкого прикосновения к шраму, пославшего молнию вниз живота. Я
ахнула, ощущая стену спиной» ощущая крепнущий захват рук Айви. Сердце билось,
нетерпение и предвкушение проникали глубже, сильнее.
Мягкость ее губ на моих губах я почти не заметила, пока ее
рука не оставила шрам, не сдвинулась на шею сзади, удерживая меня. Я застыла.
Она меня целует?
Первый импульс — отдернуться прочь — взметнулся и погас, и
все перепуталось, потому что тело еще резонировало приливом эндорфинов от
прикосновения к шраму. Глоточек на пробу, сказала она. Адреналин хлынул вновь.
Айви, увидев, что нет реакции отторжения, едва ощутимо касаясь губами губ,
снова нашла рукой шрам.
У меня вырвался стон. Она отпустила меня слегка — просто
чтобы я понимала, что она делает, и знала: сейчас я получу все.
— Боже мой, Айви! — простонала я, беспомощно
раздираемая противоречием между умом и чувствами, и она прижала меня к стене, а
губы на моих губах стали увереннее, напористее. Едва ощутимый намек на кончик
языка заставил меня ахнуть, я снова замерла, не зная что делать. Это было
слишком. Я не могла думать, а легкое прикосновение Айви ослабело и вдруг,
действительно вдруг она отодвинулась.
Я навалилась спиной на стену, тяжело дыша, открыв глаза,
рукой прижимая трепещущую жилку на шее. Айви стояла в четырех футах от меня,
глаза у нее были сплошь черные, а тело явно страдало от усилия, которого стоило
ей меня отпустить.
— Все или ничего, Рэйчел. — Она отшатнулась,
сделав шаг назад, и вид у нее был испуганный, — Я не уйду первой, но и не
поцелую тебя никогда, если не ты начнешь. Но если ты попробуешь мною
манипулировать, чтобы я тебя укусила, я буду считать, что ты приняла мое
предложение, и пойду тебе на встречу. — В ее глазах читался испуг. —
Всем своим существом.
Пульс у меня грохотал, колени подкашивались. У нас теперь
каждое утро может стать несколько более неловким… или куда более, черт побери,
интересным.
— Ты обещала, что не покинешь меня, — сказала она,
и голос ее стал беззащитным.
А потом она ушла — резкими шагами, подхватив сумочку,
сбежала из церкви — и из той неразберихи, в которой меня оставила.
Я уронила руку, охватила сама себя, будто чтобы не дать себе
развалиться. Что же я натворила? Просто стояла и позволяла ей все это делать? Надо
было ее оттолкнуть, но я этого не сделала. Я это начала, и она, воздействуя на
мой шрам, добилась от меня, чтобы я без страха увидела ее предложение и всю ту
страсть, которая может за ним последовать. Все или ничего, сказала она, и
теперь, попробовав это «все» без привкуса страха, я понимала, о чем она
говорит.
Грохот мотоцикла Айви донесся из открытого окна — и растаял,
влившись в далекий шум потока машин. Я медленно сползла по стене, на пол,
хрустнув коленями и пытаясь перевести дыхание.
О'кей, — подумала я, все еще ощущая, как резонирует, гудит
во мне обещание Айви, — Так что мне теперь делать-то?
Глава 14
Мое внимание привлек сухой треск крыльев в высоких окнах, и
я встала, вытирая с шеи пот. Дженкс? А где он был пять минут назад, и какого
черта мне теперь делать? Айви сказала, что не сделает первого шага, но как мне
оставаться в церкви теперь, когда между нами резонирует этот поцелуй? Каждый
раз, когда она теперь будет на меня смотреть, я буду гадать, что она думает.
Может быть, этого она и хотела?
— Привет, Рэйч! — весело бросил Дженкс, слетая с
потолка. — Куда это Айви пошла?
— Не знаю. — В полуоглушенном состоянии я вышла в
кухню, пока он не заметил, в каком я виде. Очевидно, у ребенка с крыльями все в
порядке. — А ты сейчас спать не должен? — спросила я, потирая
саднящую руку. Черт, если будет синяк, к платью подружки он будет невероятно
кстати. Зато хоть свежего следа от укуса не будет, а то он бы тоже подошел.
— Ах ты черт, — сказал Дженкс, и я опустила глаза,
встретив его неодобрительный взгляд. — Воняет тут. Ты ее снова
провоцировала?
Это все же не был вопрос, и я вошла в кухню, не
остановившись.
— Дура ты, ведьма, — сказал он, рассыпая на лету
серебристые искры. — Она вернется? Или ты ее на этот раз напугала так, что
она уйдет совсем? Ну что тебе неймется? Не можешь не расчесывать?
Дженкс, замолчи, — сказала я устало, взяла забытую
бутылку с водой и направилась в гостиную. Там есть радио, включу его достаточно
громко — и не буду слышать Дженкса. — Мы с ней поговорили, вот и
все. — И она целовала меня. — Я получила ответы на кое-какие
вопросы. — А еще она возилась при этом с моим шрамом, и это было здорово. Черт
побери, откуда мне было это знать заранее? Я же думала, что я натуралка. И ведь
я натуралка и есть? Или как? Или у меня «латентные склонности»? А если они и
есть, так они что — оправдание тому, чтобы думать не головой, а «точкой джи»?
Что вообще все это значит? Что я настолько примитивная?
