Жуткое чувство потери, испытанное в конференц-зале ФВБ,
возникло ниоткуда, появилось из напоминания о смерти Кис-тена. Я думала тогда,
что Айви и Дженкс тоже погибли. Мне казалось, что меня лишили всех самых мне
дорогих. И тогда я на все плюнула и взяла на себя вред демонского проклятия — я
думала, что мне нечего терять. От этого у меня очень быстро открылись глаза.
Либо я эмоциональная слабачка и должна научиться справляться с возможностью
потерять всех, кого люблю, и не рухнуть, либо — и это пугало меня больше всего
— я должна примириться с собой и принять, что мой черно-белый взгляд на демонские
проклятия стал совсем не таким черным и не таким белым.
И было у меня мрачное чувство, что верен второй вариант. Я
катилась вниз. Соблазн демонской магии и власти слишком силен, чтобы его
победить. Но черт побери, если девушка сражается с демонами и злыми эльфами, на
стороне которых сила мировой экономики, как ей остаться беленькой?
Посмотрев на шоколадный пирог на тарелке, я заставила себя
разжать зубы. Не буду я переживать из-за копоти на душе. Не могу я это делать и
мириться с собой одновременно. Кери вся покрыта этой копотью, а она хорошая.
Черт побери, она чуть не плакала, что забыла мой день рожденный пирог. Я освою
демонскую магию точно так же, как освоила магию земли и магию лей-линий. Если
содержание заклинания или проклятия никому не вредит, и работа над заклинанием
или проклятием никому не вредит, кроме меня, то я буду сплетать эти дурацкие
проклятия и считать себя хорошей ведьмой. И плевать мне, кто что по этому
поводу думает. Если слишком собьюсь с пути, Дженкс мне скажет. Правда ведь?
Вилкой я отрезала себе кусок, но положила его на тарелку, не
попробовав. Увидела несчастное лицо Айви, слезы в ее глазах. Кистена больше
нет. И такое лицемерие — сидеть здесь и есть этот пирог. И такая обыденность.
Но я хотела чего-то нормального. Чего-то, чтобы сказать себе, что я это
переживу, что у меня добрые друзья… и если я не топлю горе в пиве, можно его
топить в шоколаде.
— Ты будешь есть пирог или поливать его слезами? —
спросил Дженкс, вспархивая с пианино.
— Заткнись, Дженкс, — сказала я устало, и он ухмыльнулся,
рассыпав фонтан блесток, осевших лужицей на столе, пока сквозняк из верхней
фрамуги не смел их в бесконечность.
— Сама заткнись, — ответил он, уволакивая у меня кусок
глазури палочками для еды. — Ешь пирог, мы его на твой дурацкий день
рождения делали.
Глаза жгли непролитые слезы. Я сунула вилку в рот, хотя бы
потому, что так не придется ничего говорить. Сладкий шоколад был горше пепла у
меня на языке, и я с усилием проглотила его, потянулась к следующему куску,
будто это была работа. Айви напротив меня делала то же самое. Это пирог на мой
день рождения, и мы его съедим, черт побери.
В балках играли маленькие пикси, и ничего им не грозило в
саду и в церкви, пока два мира не столкнутся. Смерть Кистена будет омрачать мою
жизнь, пока она не переменится, но есть в мире и хорошее, что может
уравновесить сердечную боль. Дэвид вроде бы справляется с проклятием — ему это
даже нравится, — и теперь, когда у него есть нормальная стая, его босс
перестанет гоняться за мной. Ала убрали и сунули в тюрьму в безвременье —
скорее всего. Пискари не только мне уже не домовладелец, но он еще и
мертв—по-настоящему. Ли займет образовавшийся вакуум в азартных играх и рэкете
и, зная, что я приложила руку к его освобождению, может быть, не так уж сильно
будет стремиться меня уничтожить. Возвращение Ли утихомирит Трента, хотя меня
отсюда и до Поворота злит, что его выпустили из тюрьмы. Блин, ну совершенно
тефлоновый мужик!
И Айви. Айви никуда не уйдет. Мы в конце концов найдем, как
нам жить, и никто не погибнет при попытке. Она не привязана теперь к Пискари,
сама себе хозяйка. Втроем с Дженксом мы теперь все можем сделать.
Правда ведь?
