Она трясла головой, лица не было видно за черными волосами.
— Она была наследницей Пискари, — сказал
Эдден. — Она сделала бы то, что он ей велел.
— Она любила Кистена! — воскликнула я в возмущении
и страхе. — Она бы не сделала такого!
Эдден взялся жестче:
— Ходили слухи, что она обещала убить его, если он
тронет твою кровь. Он тронул?
От чувства вины у меня будто сердце перестало биться, и я
лихорадочно стала искать выход. Дженкс с несчастным видом стоял на комоде. Мы
были в той самой комнате, где я укусила Кистена в кровавой страсти, с которой
едва справилась. Он меня не кусал, но вряд ли теперь это имеет значение.
Я молчала, и Айви подняла голову. Красивое лицо исказила
мука.
— Я могла это сделать, — прошептала она. — Я
не помню.
До того, как Пискари на тебя напал, все… как в тумане, как
бессмысленный кошмар. Кажется, мне кто-то сказал, что ты попробовала кровь
Кистена. Не помню, говорили мне или я сама придумала. — Она подняла ко мне
взгляд, полный слез, в обрамлении черных волос, покрытых золотом. И в этом
взгляде был ужас. — Могло быть. Я могла такое сделать, Рэйчел!
У меня живот завязало узлами, но ужаса больше не было, и я
вдруг все поняла. Она не хотела сюда ехать, боясь узнать, что это она его
убила. Не хотела, чтобы Форд помог мне вспомнить — по той же причине. Кто-то
убил Кистена, но я до печенок была уверена, что это не Айви, хотя столетия
эволюции и воспитание и могли заставить ее этого желать.
— Ты не убивала его, — сказала я, обнимая ее за плечи,
чтобы ей легче было поверить. Она напряглась, задрожала молча. — Не
убивала. Ты не стала бы, Айви. Я это знаю.
— Я не помню, — всхлипнула она, признавая свой
страх. — Ничего не помню, помню только, что злая была, собой не владела, и
все перепуталось. — Она шевельнулась, и я отпустила ее, чтобы она могла
поднять голову. — Ты его укусила? — спросила она, и ее глаза молили меня,
чтобы я сказала «нет».
Я была рада, что не было на мне амулета и можно было хотя бы
сделать вид, будто Форд — не зритель нашей драмы. Если бы я сказала «да», она
бы решила, что Кистена убила она. Но и лгать было невозможно.
— Укусила, — сказала я и быстро заговорила виновато,
что бы успеть выложить, пока она не решила, что это она убила Кистена, чтобы
избавиться от внутренней боли. — Он мне подарил пару наконечников на зубы
на день рождения. Он знал, что ты предложила мне весь пакет. Сейчас,
оглядываясь, я понимаю: я это сделала, чтобы он не думал, будто я его бросаю.
Чтобы знал, как он мне нужен.
Айви застонала и отстранилась от меня.
— Айви, черт побери! — крикнула я, вытирая
ползущие по лицу слезы. — Не убивала ты его! Ты его любила! Пискари эту
часть твоей личности не тронул — не мог! Ты никогда ему не принадлежала
полностью, он только думал, что принадлежишь. Кистен сказал, что Пискари не
просил тебя меня убить, но ведь он попросил? Так ведь? — спросила я, глядя
на нее. Мне трудно было дышать.
Айви слегка утратила свой несчастный вид, пытаясь вспомнить.
— Он тебе велел меня убить, и ты отказалась. Ты не
стала бы убивать меня ради Пискари, и Кистена тоже не стала бы. Я это знаю,
Айви. Вот почему ты отключилась от всего мира. Ты этого не делала. Ты его не
убивала.
Секунд шесть она просто смотрела на меня, и видно было, как
лихорадочно текут ее мысли. У нее за спиной Форд уронил голову на руки,
стараясь не подслушивать — но черт побери, это же его работа. Айви глубоко
вздохнула, и мышцы ее обмякли.
— Кистен, — шепнула она, рухнула на колени,
дотронулась до него — и я знала, что она поверила. Она стала гладить его
волосы, у нее потекли слезы.
Первый тяжелый всхлип подкосил ее, и гордая, стоическая Айви
перестала себя сдерживать. Рыдания сотрясли ее плечи. Да, она оплакивала его
смерть, но и себя она оплакивала, и у меня тоже глаза наполнились слезами и
слезы пролились, и я рухнула рядом с ней перед его холодным телом. Кистен был
единственный, кто знал всю бездну греховности, в которую засосал их Пискари,
все вершины экстаза. Ту захватывающую дух мощь, которую обещал он им, и ту
страшную цену, которую за нее брал. Только он принимал Айви такой, как она
есть, и теперь не будет никого, кто мог бы понять. Даже я.
— Бедная моя, — шептала я, покачивая ее в объятиях,
пока она рыдала в этой тесной спальне у захолустного причала на реке
Огайо. — Я знаю, кем он для тебя был. Мы найдем того, кто это сделал.
Найдем и загоним, как зверя.
А она рыдала, — будто никогда не пройдет ее горе.
Потом это горе охватило и меня, холодное и тяжелое, горе по
синим глазам и улыбке» которые я любила и которых никогда больше не увижу. И
моя рука нашла руку Кистена, соленые горькие слезы хлынули из глаз, в скорби,
боли и сожалении, что я так непоправимо его подвела.
Глава 39
Две недели спустя
Я перебросила ручку сумки на согнутую в локте руку, чтобы
открыть дверь нашей церкви, щурясь на влажно сияющую вывеску «ВАМПИРСКИЕ ЧАРЫ».
Айви хотела мороженого, а поскольку она не настолько его хотела, чтобы идти за
ним под дождь, меня как последнего лоха развели за ним пойти. Все потому, что я
на что угодно готова, лишь бы снова увидеть, как она улыбается. Те еще две
недели у нас выдались. И, конечно, надо было купить еды для кошки и жидкость
для мытья посуды. И кофе кончился. Жуть подумать, как быстро «сбегать в
магазин» превращается в поход с тремя сумками.
Дверь приотворилась, и я проскользнула внутрь. Прислонившись
для равновесия спиной к двери, я сбросила туфли. Было темно, потому что луна
еще не взошла, а тучи были густые. В святилище я притормозила и локтем нажала
на выключатель. Безрезультатно.
— Блин с дерьмом! — ругнулась я и еще несколько раз по
нему стукнула — просто чтобы душу отвести. — Дженкс! — заорала
я. — В святилище снова пробка сгорела!
Ответая не ожидала вообще-то, но куда Айви девалась? Она
должна была заметить.
Неловко переложив в руке пакеты, я двинулась в кухню. Сделав
три шага, я застыла. Запах незнакомых вампиров. Многих. И застарелый дым. И
пиво.
— Черт! — выругалась я шепотом, чувствуя, как хлестнул
по жилам адреналин.
— Давай! — крикнул кто-то, и вспыхнул свет.
Я в панике бросила пакеты и стала в стойку, ослепленная
сиянием.
— Сюрприз! — заорал хор голосов из гостиной, и я
развернулась с колотящимся сердцем. — С днем рождения!
Я вытаращила глаза, стоя с отвисшей челюстью и сжатыми
кулаками. Баночка «Чоко-чанк» катилась по полу к ногам Айви. А моя подруга
улыбалась, и я медленно выпрямилась. Сердце все еще хотело выскочить, а Дженкс
закладывал круги от меня к ней, рассыпая сверкающее золото.
— Купилась! — кричал он, и детки его подхватили
припев,
