– Жена выгнала, алкоголик, – вздыхала Рива Абрамовна, – а для меня, знаете ли, двести рублей – деньги.
Не первый раз встречаю подобное сочетание беспомощности и расчетливости, но не перестаю удивляться…
– По молодости я считала, что он сам не горит, подарил мне на день рождения вот эту бабу, а вскоре после этого мы развелись, я хотела ее выбросить, но не смогла сдвинуть с места…
Из обрывков воспоминаний, большинство из которых относились к первому мужу, через какое-то время мне удалось собрать целостную картину событий.
Рива Абрамовна уже давно проявляла интерес к одной из местных свалок, куда привозили мусор из города. Иногда там можно было найти очень даже неплохие вещи: часы, например, или книги. Да все что угодно. Потом – продать, на вырученные деньги купить что-нибудь из еды. Продукты старушка не собирала ни на свалке, ни на рынках, считала себя интеллигентной женщиной. Отчасти она была права: дочь врачей, медсестра по образованию, она всю жизнь была человеком чистоплотным, даже брезгливым. Вот только жизнь так сложилась, что пришлось…
– Вы себе не представляете, какие удивительные вещи можно там обнаружить! – не переставала удивлять меня своими откровениями Рива Абрамовна. – Мой первый муж всегда говорил мне…
Хлопнула калитка. Я обернулся. По дорожке, протоптанной между неухоженными яблонями, шел мужчина, судя по внешнему виду, весьма потертый жизненными обстоятельствами. В одной руке у него был портфель, старый, с обтрепанными углами, в другой – пакет с проглядывающими сквозь прозрачный полиэтилен продуктами: хлеб, молоко, колбаса, поблескивало горлышко «Столичной».
– Мой постоялец, – с гордостью сказала старушка. – Для него-то я и взяла эту папку, думала, он человек молодой (постояльцу было лет пятьдесят), купит. А мне-то она, сами понимаете, зачем. – Рива Абрамовна кокетливо поправила коротко стриженные волосы. – Ну а лишний полтинник никогда не помешает…
Подумать только: какой-то полтинник за папку, которая на самом деле стоила… Я даже представить себе не мог, сколько могла бы стоить эта папка, точнее, те снимки, которые в ней находились.
Я открыл папку. Фотографии были сделаны хорошим фотографом, такое ощущение, что мужчина и женщина на снимках позировали: казалось, специально выставлен свет, продумана композиция. Я невольно залюбовался: Лариса обладала красивым телом…
Старушка проследила глазами за тем, как я разглядываю Ларису, вздохнула:
– Когда-то и я была такая. Мой первый муж обожал меня фотографировать. Вообще-то он был химик, но фотография была делом его жизни…
Постоялец уже давно прислушивался к нашему разговору. Он, не дойдя до дома, остановился перед каменной бабой, убирал какой-то мусор с ее плеч, очищал мох с груди, было заметно, что делает это для того, чтобы не входить в дом, а по возможности быть в курсе нашего разговора…
«Так, – сказал я сам себе, – нельзя начинать подозревать всех подряд только потому, что они случайно оказались свидетелями или участниками интересующих нас событий, иначе можно подозревать всех. В том числе и самого себя. Профессиональное недоверие…»
Неожиданно постоялец заговорил:
– Хорошо тебе, – он обращался к каменной бабе, – стоишь себе тут, а мне вот, пока набегаешься по городу в поисках хоть какого-нибудь сносного жилья, да еще дотрясешься сюда на электричке, да изведешь кучу нервов, пытаясь разделить имущество с женой…
– Что делает с мужчиной одиночество, – сочувственно вздохнула Рива Абрамовна и покачала головой. – До чего только доводят человека эти разводы… – По выражению ее лица я понял: собирается заплакать, но старушка, судя по всему, передумала. – Я тоже, как с пятым мужем разошлась, верите ли, сама с этой вот бабой разговаривала, мне ее подарил на день рождения мой первый муж… Вскоре после этого мы и развелись. Идите к нам, Николай Павлович. – Старушка поманила постояльца указательным пальцем. – Чайку?
– Нет, – ответил постоялец и вошел в дом.
– Он всегда такой, не обращайте внимания, по ночам разговаривает сам с собой, иногда кричит… У меня-то окна открыты, жарко, а так я специально никогда не слушаю. Вчера он какую-то Люду во сне звал, жалобно так, знаете… Мой первый муж всегда говорил мне…
Испугавшись повторного монолога старушки о первом муже, я встал:
– Спасибо вам, Рива Абрамовна, если позволите, я пойду.
– Чайку? – засуетилась старушка.
Но я дальше слушать ее не мог. Попрощавшись, я ушел. По дороге на станцию включил мобильник, и тут же раздался телефонный звонок. Звонил Турецкий:
– Решил законспирироваться? Два часа не могу до тебя дозвониться, я уже начал беспокоиться за тебя.
– Со мной все в порядке. А вот что касается телефона, я просто не хотел, чтобы он зазвонил во время моего визита к Риве Абрамовне.
– Это еще что за персонаж?
– Случайный. Нашла на свалке папку с фотографиями. Ну я тебе эту свою историю в Ялте рассказывал. Соскучилась бабка по общению, не отпускала меня, рассказывая про каждого из своих мужей.
Возникла пауза. Зная Турецкого, я предположил, что он чем-то раздражен или обижен. Я решил тоже выдержать паузу.
– Почему же сразу не позвонил?
– У меня просто из головы вылетело. – Попытка оправдаться выглядела жалко. Да в конце концов, с какой стати я вообще должен оправдываться? Я делаю свое дело, он – свое.
– Хорошо. Давай встретимся, – сухо, сдержанно сказал Турецкий и отключился.
Мои же мысли были заняты другим – фотографиями. Пока я ждал электричку, а потом ехал в Москву, я разглядывал их. Одна за другой, фотографии воссоздавали целостную картину того, что происходило в Ялте.
…Раскаленный песок. Тень на песке от зонта. Она раскованная, свободная, влюбленная, он…
…На заднем плане вершина горы Ай-Петри. Небольшой участок скалы, за которой, судя по всему, обрыв. Восторг и обожание в глазах Ларисы, он…
…Гостиница. Разбросанные вещи. Кровать…
Честно говоря, я позавидовал Родину: столько новых ощущений, в таких красивых местах, с такой женщиной. Но… что-то настораживало меня в этих фотографиях… Всмотревшись повнимательней, я понял, что Родин.
Его странная напряженность, неестественность. На секунду меня поразила неожиданная догадка: он знал, что их фотографируют. Не может быть!.. Неужели Лариса так ошибалась? Хотя нет, причина в другом – он просто не любил ее. Когда женщина слишком любит, это вызывает раздражение. Я знал по себе. Вешается на шею, целует, обнимает, а ты с трудом сдерживаешься, чтобы не оттолкнуть…
Возможно, поэтому Марина и привлекла меня: своей неприступностью, своим безразличием ко мне, а теперь я изучаю тело другой женщины и ловлю себя на мысли: «Интересно, а если бы я был с ней все это время в Ялте, как бы я себя вел, какие бы у меня были глаза?»
Почти на каждой фотографии Лариса смотрела на Родина, а он – куда-то в сторону, скосив глаза, словно наблюдая за кем-то. Или просто в море. Или на скалы. Ее искренний горячий порыв вызывал в нем странную реакцию, казалось, он позволял себя обнимать.
