– Так-так, слушаю.
– Васильев Андрей Игоревич, – глядя в блокнот, продиктовал Пожарицкий. – Шестьдесят первого года рождения, житель Сибирска. Если он у вас лечился, то можно ли мне ознакомиться с его историей болезни, с его справками… Ну я не силен в ваших медицинских терминах.
Главврач кивнул:
– Подождите, сейчас узнаем в архиве.
Он связался по селектору с секретарем:
– Ольга Ивановна, посмотрите в архиве за этот год историю болези Васильева Андрея Игоревича, шестьдесят первого года рождения… За сколько месяцев подымать архив? – обратился врач к Валере.
– За последние шесть месяцев, начиная с мая этого года.
Пока секретарша искала историю болезни, главврач угостил Валеру медицинским спиртом, изъяв из сейфа пузатую бутылку из-под глюкозы.
– Чистый, сам очищал марганцовкой, – похвастался он.
«Надо же, как обычный, нормальный человек!» – с удивлением подумал про главврача Валера.
Наконец вошла секретарь и принесла пухлую историю болезни.
– Давайте я буду читать, – предложил главврач, – а вы спрашивайте, что непонятно. Так будет проще.
Валера согласился.
– Значит, так. Девятнадцатого мая текущего года Васильев А. И. поступил к нам в отделение с подозрением на диагноз: туберкулез легких и воспаление зрительного нерва правого глаза туберкулезной этиологии…
Главврач читал, перелистывая историю болезни, а Валера едва сдерживал распиравшую его радость.
– Дальше идут результаты анализов, которые вам ни о чем на скажут. Идем дальше. Ага, после проведенного обследования выставлено: туберкулез не обнаружен. Вот обследование узких специалистов. Но окулист ставит пигментную дистрофию сетчатки правого глаза и не снимает диагноза воспаление зрительного нерва. Его положили на дополнительное обследование. Но двадцать пятого числа того же месяца из-за нарушения больничного режима он выписан. Помню, его застукали распивающим водку на территории диспансера.
– Не могли бы вы мне попонятнее объяснить, чем он болел? – попросил Валера. – Что у него с глазами?
– Во-первых, туберкулеза обнаружено не было, что странно, учитывая его судимости и нахождение в лагерях. А зрительный нерв – тоже вещь серьезная, хотя для жизни и неопасная.
– То есть он мог ослепнуть? – уточнил Валера.
– Если лечиться и вести щадящий режим жизни, то нет. Он просто страдал временными краткосрочными нарушениями зрения.
– А если попроще, с глазами у него что?
– Я вообще-то фтизиатр, а не окулист, но в двух словах: у него болят глаза, он плохо видит правым глазом, целые куски изображения у него вообще выпадают из поля зрения. Это происходит неожиданно, продолжается около минуты. Потом все возвращается.
– Это как?
– А вот как будто он временами смотрит в замочную скважину. Это при хорошем освещении.
– А при плохом?
– Уже в сумерках он правым глазом практически ничего не видит.
– А очки ему помогли бы? Или, скажем, прибор ночного видения? – предположил Валера.
– Помогли бы… как соломина в заднице. Но, повторяю, расстройства зрения носили временный, краткосрочный характер. Вы удовлетворены своими поисками?
– Копию взять можно?
– С этим сложнее. Для того чтобы мы могли дать выписку из истории болезни, нужен письменный запрос.
– А если… неофициально? Так сказать, для информации. А в случае надобности дадим запрос и все оформим как надо.
– Ну ладно…
Главврач снова связался по селектору с секретарем и попросил ее подготовить выписку из истории болезни Васильева.
– Чтобы вас зря не гонять, я сам заверю выписку, – предложил главврач.
Поставив подпись с росчерком, он тиснул сверху фиолетовую печать.
«Вот это удача!» – как на крыльях вылетая из ворот проходной, думал Валера.
Правой рукой он придерживал драгоценную выписку, лежавшую во внутреннем кармане куртки.
«Да Гордеева кондрашка хватит, когда он узнает, что я для него раскопал!»
Маршрутка стояла на прежнем месте, сердито фырча мотором.
– Сколько можно тебя ждать? Пассажиры психуют, электричка скоро! – накинулся на Валеру водитель.
– Терпи, и тебе воздастся, – успокоил его Пожарицкий, залезая в машину. – Поехали, – скомандовал он, удобно устраиваясь в личном кресле.
Во второй половине дня перед Гордеевым наконец открылся путь на свободу.
– Выходи, за тобой приехали, – недружелюбно кивнул Гордееву охранник и вывел его из камеры.
«Наконец-то, – подумал Гордеев. – Значит, Грязнов передал им факс».
Его привели в кабинет начальника отдела. Тот же майор, с которым Гордеев спорил о государственных субсидиях на служебные звонки по телефону, мрачно смерил арестанта взглядом и уткнулся в бумаги, словно сверял личность Гордеева с присланным по факсу фото.
– Гордеев Юрий Петрович?
– Так точно, – бодро ответил Гордеев, краем глаза рассматривая незнакомого представительного господина лет пятидесяти, сидевшего в стороне и с любопытством смотревшего в его сторону.
– Пришли на тебя документы, – буркнул недовольно майор. – Расписали тебя, хоть жени, со всех положительных сторон. Ну смотри, адвокат, чтобы больше никаких историй с тобой не было, – по-прежнему не глядя на Гордеева, сказал майор. – Рапорт моего сотрудника я еще проверю. Еще посмотрим, при каких обстоятельствах тебя задержали… А пока свободен, можешь идти.
– Я хочу сразу подать заявление о краже моего паспорта и других личных документов, – сказал Гордеев.
Майор сердито поднял брови, посмотрел на него: мол, тебе что, еще мало?
– Успеешь подать. Тебя ждут.
И он кивнул на представительного господина.
Гордеев давно понял, что незнакомец пришел по его душу, но не торопился падать ему в объятия и благодарить за свое спасение. Он чувствовал, что незнакомец его изучает.
«Подождет», – подумал он и по всем правилам, в двух экземплярах, составил заявление, описав обстоятельства утери документов.
– Вот, подпишите здесь и здесь и обязательно поставьте дату приема заявления. – Действуя на нервы майору, он положил на его стол две бумаги.
– Подпишет дежурный, – едва сдерживаясь, чтобы не удушить Гордеева на месте, ответил майор и выскочил из кабинета.
Гордеев отнес заявление дежурному и настоял на том, чтобы дежурный у него на глазах записал дату и время подачи заявления в толстый журнал. После этого он передал одно заявление дежурному, а копию оставил себе.
Вспотевший от умственного перенапряжения дежурный рад был, когда Гордеев наконец покинул их.
