— Анечка, да ты не то подумала… Анечка, да я тут
только, да мы тут только…
А наглая Натэллка неторопливо собрала одежду в охапку и, не
думая одеваться, взглянула на нее победно и нахально и не спеша удалилась в
соседнюю комнату.
Анна сперва, размазывая по лицу слезы, принялась собирать ее
и мужнины вещи — хотела выгнать их из дому, но потом испугалась, что богатые и
сильные родственники сотрут ее в порошок, — не уберегла! И ведь
действительно не уберегла! Пустила козла в огород! И снова, рыдая, разложила
вещи по привычным местам, как будто тем самым можно было вернуть жизнь в
привычную колею…
Сейчас Анна вспомнила всю муку, все унижение того лета, и ее
захлестнула горячая волна ненависти. Она смотрела на его капризное старческое
лицо, на его морщинистые руки в пигментных пятнах, и чувствовала, что ее
ненависть убьет или ее, или его. Пусть уж лучше его.
Она стала действовать так, как будто уже не один раз
репетировала. Выйдя в соседнюю комнату, она нашла пустой флакон из-под
противоастматического аэрозоля и поставила его на тумбочку, возле инвалидного
кресла.
— На, вот твое лекарство.
Потом она прошла на кухню, достала из холодильника кусок
рыбы, вышла на улицу, убедилась, что ее никто не видит, и подошла к границе с
соседским участком.
Соседский кот Черномырка (в последнее время установилась
традиция рыжих котов называть Чубайсами, а черных — Черномырдиными), —
соседский кот Черномырка безмятежно дремал на крылечке. Запах рыбы достиг его
ноздрей, Черномырка сначала повел левым ухом, потом открыл правый глаз. Ему не
приснилось — рыба имела место. Он мгновенно стряхнул с себя остатки сна и
побежал на запах. Рыбой пахло от соседей. К соседям его никогда не пускали,
гоняли неимоверно — у соседа начинался кашель от его, Черномыркиной, шерсти, но
теперь соседка явно не возражала против его посещения. Так уж устроена жизнь,
день на день не приходится, главное — не упустить свой шанс. И Черномырка его
не упустил. Он, как зачарованный, шел на запах рыбы. Запах привел его в
соседский дом. Дверь за ним закрылась, но это не играло никакой роли:
Черномырка дорвался до вожделенного минтая и стал пожирать его, урча и чавкая.
— Анечка! — испуганно закричал старый человек в
инвалидном кресле. — Анечка! Здесь кошка! Анечка, прогони же ее! Ты же
знаешь, у меня приступы от их шерсти!
Никто не отозвался на его крик. Анна собрала сумки и
отправилась на рынок. Окна в доме были плотно закрыты — старый человек в
инвалидном кресле боялся сквозняков. Соседский кот Черномырка расправлялся с
минтаем. Старику стало страшно, так страшно, как никогда в жизни. Его дыхание
участилось, стало неглубоким и свистящим. Воздуха не хватало. Он схватил флакон
аэрозоля, нажал стерженек — флакон был пуст. Он подкатил свое кресло к дверям,
чтобы поискать новый флакон или выехать на улицу, где не было этого ужасного убийственного
кошачьего запаха, но дверь была заперта снаружи. Он все понял.
— Аня, — просипел он слабеющим голосом, —
Аня, стерва старая, убить меня хочешь?
Лицо его синело, воздух со свистом вырывался из измученных
легких. В глазах темнело. В эти свои последние минуты он снова вспомнил то лето
— жаркое, пьянящее. Пахнущее сиренью и молодостью… Он был красив и молод,
женщины были от него без ума. И она, та девчонка, бросала на него такие
взгляды… Сколько ей было лет? Неужели это важно? За близость с ней не жалко
было отдать жизнь. И он ее отдал. Он расплачивался за то лето годами болезней,
годами унизительной зависимости от старухи-жены.., которая теперь.., которая
теперь решила его убить… Но то лето у него не отнять…
Когда Анна Ивановна вернулась с рынка, открыла двери и вошла
в комнату своего мужа, он сидел в инвалидном кресле, уставившись в окно широко
раскрытыми мертвыми глазами, и на его синих от удушья губах застыла гримаса.
На коленях мертвого старика, уютно свернувшись комочком,
спал счастливый соседский кот, переваривая внезапно перепавшего ему минтая.
Черномырка был очень удивлен и глубоко обижен, когда хозяйка, совсем недавно
подманившая его рыбой, сейчас выгнала его веником. В целом, конечно, это
укладывалось в его жизненную концепцию — день на день не приходится, и даже час
на час: то минтай, то веник. Главное, не упустить свой шанс, своего минтая.
Анна Ивановна ликвидировала следы Черномыркиного посещения,
достала из буфета — уже второй раз за сегодняшний день — бутылку водки, налила
полную стопку, выпила ее, не закусывая, и заплакала о своей загубленной жизни.
Вызванный ею чуть позже старичок доктор Сергей Викентьевич
не стал даже подходить к покойному, взглянул на него с порога и сел в соседней
комнате писать свидетельство о смерти.
* * *
Пришлось еще заходить к тете Варе за вещами, та усадила их
обедать, на пятичасовой поезд они не успели, а уехали только на 18.50. В вагоне
они почти не разговаривали, Надежда нервничала, что вернется поздно и муж будет
ее ругать и воспитывать. Придется оправдываться, а поскольку рассказать все как
есть она не может, то нужно будет врать и изворачиваться. Сан Саныч человек
очень проницательный и видит ее насквозь, поэтому врать ему Надежда не хотела,
но и правду сказать боялась. Во-первых, он не поверит, скажет, что Надежда все
сочиняет, а во-вторых, если и поверит, то испугается за нее и страшно
рассердится. Мучаясь этой неразрешимой проблемой, Надежда незаметно не то чтобы
задремала, а впала в какое-то странное состояние. От внешних раздражителей она
отключилась, но голова ее продолжала соображать.
Новицкая… Эля Новицкая и Натэлла Новицкая. Не настолько уж
часто встречается эта фамилия, чтобы не заподозрить совпадения. Из шестерых
двое убиты, двое — они с Верой — все друг про друга знают. Остались Эля и
Натэлла. Эля умерла два года назад — отчего? От болезни, сказала ее дочь. Ясно,
что не от старости, Эле было немногим более за пятьдесят, еще бы жить да жить.
И вообще, кто она была, эта Эля? Где работала, чем занималась? Еще тогда, в
роддоме, Надежда, да и остальные чувствовали, что есть в Эле какая-то тайна,
что-то такое, чего никто про нее не знал.
Светлана, Элина дочка, сказала, что после смерти матери
живет одна. А ведь у Эли был муж. Значит, или он умер раньше Эли, или они
развелись. А если они развелись, то не может ли так быть, что Натэлла — его
вторая жена?
— Вот это номер! — проговорила Надежда вслух.
— Что? — Вера тоже очнулась от своих мыслей.
— Ты что, Вера, такая бледная?
— Не знаю, сердце что-то щемит, как они там, может, Мак
сидит некормленый и негуляный?
Вера не рассказала Надежде подробно, какой безобразный
скандал произошел у них с мужем накануне ее отъезда, ей было стыдно.
Она вела себе не лучшим образом, в первый раз в жизни вышла
из себя. Конечно, после всех последних событий нервы у нее никуда не годятся,
но все же, не следовало так распускаться.
Вера внезапно вспомнила ужасный вид мужа, его несчастные
больные глаза, и ей стало совсем неспокойно. Зашла ли Ирина вчера вечером их
проведать, как обещала?
