Вересов взглянул на нее и ахнул:
— Она!
— Вы сказали, не я.
— Боже.., я не могу поверить.
— Мое дело — сообщить вам факты, а поверите вы им или
нет — это как вам будет угодно. Вы просили дать вам подробный отчет. И я
постарался передать вам каунасскую историю в подробностях.
— Да, я понимаю, вы правы.., значит, она была не тем
человеком, за которого себя выдавала, теперь я понял… — Виктор Петрович
посмотрел на своего собеседника с такой болью, что тот почувствовал к убитой
женщине, которая выдавала себя за Людмилу Шитову, невольное уважение, как
уважал он любого мастера своего дела, уж эта в своей достаточно редкой
специализации была дока!
— Но вы не сказали мне главного — кто и за что ее убил?
Вересов поднял глаза на своего собеседника, почувствовав его
выразительное молчание. Тот смотрел на Вересова, как на неразумного младенца, и
покачивал головой.
— Ах, Виктор Петрович, Виктор Петрович… Имеющий глаза
да увидит… Над вашей квартирой, выше этажом, живет инвалид, старый человек,
имеющий большой вес в криминальных структурах нашего города. Он окружил себя
мощной надежной проверенной охраной. Несколько месяцев назад враждующая с ним
группировка предприняла попытку ликвидировать этого человека, но его охрана
оказалась на высоте. Тогда они обратились к специалисту, столь блестяще
зарекомендовавшему себя в каунасском деле. Когда вы познакомились с Людмилой,
если можно так выразиться?
— В июне, — ответил Вересов упавшим голосом.
— Вот-вот. Она начала подготовку к операции.
— Не может быть. Я не верю…
— Ваше право.
— Но.., рояль! Она не собиралась покупать никакого
рояля! — В голосе Вересова зазвучала слабая надежда.
— Ну, нельзя же в точности повторяться. На этот раз она
сделала бы какую-нибудь другую крупногабаритную покупку. У вас какой
холодильник? «Розенлев»?
— Да не помню я!
— Вот, а она захотела бы «Электролюкс» или наоборот.
Вересов потерянно молчал.
— А охрана вашего соседа сверху тоже не зевала и
каким-то образом вычислила эту вашу Людмилу — то ли кто-то ее случайно опознал,
то ли предупредили о ее приезде литовские коллеги, и нанесли упреждающий удар,
заминировав ее автомашину, то есть ту автомашину, на которой она в данный
момент ездила. Ведь вы небось предлагали ей подождать, пока не купите что-то
приличное?
— Ну да.
— А ей было невтерпеж, ей надо было срочно проводить
операцию и сматываться. Но вот не успела, что ж, и на старуху бывает проруха,
работа у нее очень рискованная, зато и деньги платили огромные.
На Вересова жалко было смотреть — он сник, съежился, даже постарел.
— Вы.., вы уверены? Ее убили эти уголовники?
— Да, я уверен. Могу назвать вам конкретного
исполнителя, но это вам ничего не даст. Он не более чем винтик в хорошо
отлаженном криминальном механизме и, честно говоря, просто ангел по сравнению с
вашей знакомой.
— Не надо так!
— Виктор Петрович! Вспомните одиннадцать трупов в
Каунасе! Нельзя же быть до такой степени слепым, она вас грубо использовала!
Виктор Петрович Вересов сидел, низко склонив голову. Рядом с
ним на садовой скамейке уже никого не было.
* * *
Надежда позвонила Вере.
— Слушай, тут такое дело. Я получила Софино письмо. По
телефону не могу, зайду к тебе после работы.
Потом, зная про сложные Верины отношения с мужем, она
добавила:
— Нет, лучше встречай меня в пять на углу у садика.
— Да что там в письме?
— При встрече скажу.
Надежде очень не нравились и Софина скоропостижная смерть, и
взломанный почтовый ящик, и отобранная у почтальонши сумка с письмами.
Вера с Маком ждали ее ровно в пять в назначенном месте.
— Вот, смотри, что в письме: Эльвира Валерьевна
Новицкая. Адрес и телефон.
— И все?
— Все. Софа, судя по голосу, очень торопилась и дала
мне понять, что все дело в этом, Эля — ключ ко всему. Так что давай позвоним из
той телефонной будки.
— Страшно как, Надя. Вот еще и Софа…
— Софа и без нас что-то про Элю знала.
На том конце линии долго раздавались длинные гудки, и когда
Надежда уже собиралась повесить трубку, отозвался хриплый голос.
— Алло, могу я попросить Эльвиру Валерьевну?
— Она умерла, — равнодушно ответил голос.
— Как умерла? — растерялась Надежда. —
Недавно?
— Два года назад.
— А.., отчего?
— От болезни.
— Простите, — заторопилась Надежда, чувствуя, что
женщина на том конце провода сейчас повесит трубку, — я не представилась,
меня зовут Анна Михайловна, мы с Элей давно когда-то дружили в юности. Я в
вашем городе проездом, вот решила позвонить.
Женщина на том конце провода неопределенно хмыкнула, как бы
говоря: «Ну позвонила. А дальше что?»
— А я, наверное, с Элиной дочкой говорю? —
продолжала лебезить Надежда.
— Да.
— Мы давно не виделись с Элечкой, очень давно, я знала
про дочку ее, а вот как зовут-то вас…
— Светлана. — Казалось, женщина на том конце линии
выдавливает из себя слова через силу.
— Вы, Светочка, теперь совсем одна остались? — по
какому-то наитию спросила Надежда.
— Да, я живу одна.
— Еще раз простите мою назойливость, так жалко Элю,
всего доброго, — скороговоркой выпалила Надежда и повесила трубку.
Вера смотрела на нее с изумлением.
— Ну, Надежда, ты и врать! Зачем ты это все наговорила?
Почему не сказала прямо, кто ты, не попросила о встрече. Хотя зачем? Эля ведь
умерла два года назад… Как же она может быть ключом к этому делу?
— Не знаю, Вера, но чувствую — что-то тут не то.
Поэтому и наврала все Элиной дочке. Ну что ж, с Элей мы зашли в тупик, ничего
от нее узнать не сможем. Софа умерла от сердечной недостаточности, что само по
себе очень подозрительно.
— Что, и нам теперь смерти ждать?
— Ни в коем разе! Мы еще не отработали последний
вариант. Значит, из шестерых женщин, лежащих двадцать шесть лет назад в одной
палате в роддоме номер семнадцать, в живых осталось, как ни печально это
признавать, всего трое. Любу убили неизвестные хулиганы, с Софой все
подозрительно, и только Эля, если верить ее дочери, болела и умерла два года
назад своей смертью, если можно так выразиться. Из оставшихся троих и на меня,
и на тебя было совершено покушение. Остается кто? — правильно, та девочка,
Маргарита Зеленцова. Стало быть, надо ее найти хотя бы для того, чтобы
убедиться, что она жива.
