Кирилл недоверчиво пожал плечами:
– И что?
– Ни-че-го, – передразнил его брат. – Ты что, совсем тупой? Значит, мы – сила. Мы – мощь. Мы можем сделать такое, чего никто больше, кроме нас, не сделает. Слабо еще кому-нибудь достать такое оружие? В общем, кому надо, тот сразу смекнет.
– И сколько ты заплатил?
– Много, Кирилл. Но дело того стоит. А ты чего стоишь? Шмальни по избушке!
Кирилл вспомнил, что до сих пор стоит с гранатометом на плече. Пристроил его поудобнее, хорошенько прицелился, нажал на крючок… Ничего не произошло. Кирилл нажал еще раз, потом еще. Гранатомет молчал.
– Не стреляет.
– Как это – не стреляет? – посерел Василий. – Может, с предохранителя не снял?
– Снял… – Кирилл показал рычажок.
Василий подозвал офицера, который собственноручно проверил гранатомет. С тем же самым результатом.
– Ну, – грозно сдвинул брови Василий, – и как это понимать?
Офицер что-то залепетал о морозе, застывшей смазке и несовершенстве спускового механизма.
– Я тебе трехкомнатную квартиру в центре купил! – схватил он офицера за грудки. – А ты мне что подсунул?
В конце концов офицеру удалось убедить Василия, что осечка произошла из-за того, что гранатомет не подготовили надлежащим образом. Но настроение было безнадежно испорчено.
На обратной дороге Василий сидел мрачнее тучи.
– Да ты не волнуйся так, Вася, – утешал брата Кирилл, – все получится. Вот увидишь.
Василий кивнул и сказал:
– Да. Все равно сделаю. Во что бы то ни стало сделаю.
Он сжал кулаки. Лицо Василия выражало непреклонную железную решимость. Кирилл поглядел на него и еще раз подивился: как такой волевой, решительный и хитрый человек может наслаждаться обществом женоподобных мальчиков?
Василий, видимо, прочитал этот вопрос на лице брата. А поняв его, усмехнулся:
– Удивляешься, почему я мальчиков люблю? Они только с виду слабые. А на самом деле почти в каждом таком гомике волчонок сидит. Злопамятный, норовящий укусить. Женщины, они добрые, сердечные, с ними расслабляешься. А с этими все время начеку нужно быть, все время собранным, готовым к обороне. Вот это-то мне и нравится.
Он подумал и добавил:
– Кстати, этот Рудольф тебе не забудет обиды.
– И что же, мне теперь постоянно начеку быть?
Василий покачал головой:
– Нет, Кирилл, не надо. В этом нет необходимости. Рудольф уже встретился с ангелами, а ночью отправится на дно реки. Ребята наши свое дело добре знают…
Кирилл в ужасе посмотрел на брата. А тот пожал плечами:
– Ну не мог же я допустить, чтобы он завтра разболтал всему городу о сегодняшнем случае. Вот и пришлось… Да ты выбрось из головы. Думай лучше о нашем деле. Это сейчас самое главное.
Этот час я высидел с трудом. Хоть мне и не хотелось рисковать собственной жизнью из-за проблем далекого областного центра, затерянного в Сибири, но какой-то мальчишеский азарт овладел мной и заставлял ерзать в кресле в нетерпеливом ожидании назначенного времени. В мозгу проносились картины, достойные фильма о Джеймсе Бонде, – вот я с чемоданчиком спасаюсь от бандитской погони, вот я обезвреживаю бомбу, которую братья Расторгуевы подложили в мой самолет, вот мы с Бондаревым пробираемся на областное телевидение для того, чтобы сделать заявление в прямом эфире о беззакониях, которые творятся в городе… Короче говоря, какой-то бред.
Честно говоря, Игорь Трегубов был с самого начала обречен. Один в поле не воин – эта поговорка как нельзя лучше подходит в этом случае. Что он мог сделать против сверху донизу пропитанной криминалом административной машины? Ровным счетом ничего. Ведь бандитов будут поддерживать не только купленные чиновники и простые граждане. Даже бизнесмены, которые вынуждены платить дань и которых время от времени постреливают киллеры Расторгуевых и Севы Маленького, будут против пересмотра существующих порядков. Просто потому, что неизвестно, что будет потом. А если менты после того, как наведут порядок, будут драть еще больше шкур? Какое-то «молчание ягнят» просто получается…
Стрелка будто приросла к циферблату. Я давно уже собрал те вещи, которые успел извлечь из чемодана, оделся и был в полной боевой готовности. Шутка ли: дело, которое мы с Бондаревым затеяли, обещало стать очень опасным. Если честно, в этом насквозь бандитском Сибирске я чувствовал себя, как на минном поле, хотя непосредственно мне лично опасности никакие не угрожали. Хотелось домой, в Москву, которая отсюда казалась оплотом цивилизации и безопасности… И я был рад, что не придется больше ходить по учрежденческим кабинетам, беседовать с людьми типа следователя Дежнева или начальника «Журавлиного гнезда», который, как выясняется, готовится к визиту делегации ОБСЕ…
Наконец пришло время выходить. Я быстро оделся, спустился в вестибюль и вышел из гостиницы. Ближе к ночи температура опустилась, наверное, еще градусов на десять. Снег звонко скрипел под ногами, а воздух, казалось, состоял из странной, холодной и очень неприятной субстанции, ни в коем случае не предназначенной для жизни людей.
Я зашел за угол и начал ждать. Редкие прохожие быстрым шагом торопились по своим делам. Тусклые фонари освещали убогий пейзаж Сибирска – хрущевки, перемежающиеся старинными домами, построенными, видно, еще на деньги купца Куракова. Потрескавшиеся стены, черные от времени оконные рамы. Только весело поблескивающие в свете фонарей снежинки хоть как-то радовали глаз.
Прошло пятнадцать минут. Потом полчаса. Никогда бы не подумал, что выдержу столько времени на таком страшном морозе.
Бондарев не появлялся. Я прошел в одну сторону, потом в другую. Потоптался на месте. А потом поймал такси и отправился по адресу на визитной карточке, которую дал Бондарев.
Ехали недолго. Дом Бондарева стоял в некотором отдалении от окружавших его хрущевок. Такси протиснулось меж рядов гаражей-"ракушек". Правда, пришлось пропустить как раз выезжавшую со двора красную «девятку», в которой сидело несколько здоровенных лбов. В холодном свете фонаря я заметил бычьи затылки, короткие стрижки, холодные, стальные глаза…
Шестой подъезд, седьмой этаж. Мне, правда, пришлось помучиться с кодовым замком, но кто же не знает, что стоит поискать вокруг, обязательно найдешь код, который записывают жильцы, не уверенные в собственной памяти. Так и получилось – в углу дверного косяка в свете зажигалки я обнаружил цифры – 18-36 и без труда открыл дверь.
Самый обычный ободранный лифт. Благодаря тому, что «перманентный» маркер теперь можно купить в любом магазине канцтоваров, очищать стены от надписей стало делом физически невозможным. Ну и разумеется, заниматься этим просто перестали. И стены подъездов и лифтов покрылись многочисленными наслоениями надписей и рисунков. Вот и лифт, в котором я поднимался, представлял собой прекрасный образец «настенной» живописи, которую на продвинутом Западе еще называют граффити. Кроме корявых неприличных изображений и сакраментального слова из трех букв, выражающего отношение нашего человека к окружающей его действительности, здесь имелось несколько глубоко философских надписей типа: «Знай свой шесток – мир не будет жесток», «Завтра не вчера – нет худа без добра», «Кому давали много, с того и спросят строго», «Все вокруг – труд чьих-то рук». Видно, в подъезде жил какой-то доморощенный поэт с менторскими замашками. Впрочем, на стенах лифта имелся и весь прочий набор – от «АС/DC» и «Спартак – чемпион» до «Саня + Маня = любовь» и венчающее все «Кто сотрет эти надписи, тот козел!».
