– Надо в конце концов разобраться с этим Трофимовым, – уточнил Меркулов.
– А если меня погонят взашей из зоны? Вы же понимаете, я для начальника колонии никто, ничто и звать никак.
Меркулов покачал головой:
– Я позвоню в Красноярск, прокурору по надзору за местами исполнения наказаний. Чтобы они тебя встретили как надо, оказали всемерное содействие и так далее.
Я с сомнением пожал плечами.
– Опять же и самолеты плохо переношу, – предупредил я на всякий случай. Честно говоря, после всех этих перелетов между Питером, Парижем и Лондоном я действительно почти возненавидел гражданскую авиацию.
Про себя же решил: будь что будет. Ничего против этой «командировки» я, в принципе, не имел, тем более что кроме меня это надо разве что братьям Михайловым… Конечно, сплошной дискомфорт – разные непредвиденности, связанные с переездами и перелетами, волнения, перемена часовых и климатических поясов, дорожные простуды, возможная потеря багажа… В общем, люди, много путешествующие по нашей многострадальной матушке-родине, меня поймут. Оно, конечно, любопытно, но, согласитесь, дома, в кресле и тапочках, мир кажется гораздо надежнее.
А самое главное, я для начальника лагеря – просто пустое место. Он со мной и разговаривать не будет, не то что оказывать какое-то содействие. Конечно, звонок Меркулова может что-то изменить, но в далекой таежной глуши все эти звонки воспринимаются по-другому.
– Юра, если надоели самолеты, поедешь поездом, – предложил неумолимый Меркулов. – А чтобы не скучно было, с тобой отправится Саша Турецкий.
Ну это же совсем другое дело! Все-таки умеет Меркулов делать подарки!
– Посетишь Кыштымскую колонию общего режима, поговоришь с начальником и получишь у него разрешение встретиться и побеседовать с одним из заключенных. Саша тебе во всем поможет. Встретишься с Трофимовым. Материалы по нему возьмешь у моей секретарши. Я их запросил в порядке прокурорского надзора. Думаю, когда они, в Кыштыме, увидят корочки Турецкого, сразу встанут на задние лапки.
– Хорошо. Ну а дальше что? Если Трофимов не будет колоться?
– Ну, Юра! Где твоя хватка следователя, хоть и бывшего? – нахмурился Меркулов. – Прояви характер! Начни с того, что Трофимов должен знать об одном человеке, с которым когда-то вместе сидел. Разговаривай по-хорошему, ласково. Поделись с ним нашими сведениями. Договорись с начальником колонии о временном послаблении режима для Трофимова. Бутылку водки поставь, в конце концов, выпейте, как люди, поговорите по душам…
– Сомневаюсь, что нам разрешат распивать водку с заключенным…
– Разрешат. Если хорошо попросите. Короче, сделайте все, чтобы он пошел на контакт. Проявите фантазию. Там, где не сможешь, сам Турецкий пособит.
И он, давая понять, что разговор окончен, снова взялся за бумаги. Делать нечего – придется ехать.
Дома, собирая в чемодан теплые вещи, я думал о Красноярске. Этот город был мне известен тремя своими достопримечательностями: мафиозной войной за Ачинский глиноземный комбинат, одноименной ГЭС и тунгусским метеоритом. И то, и другое, и третье характеризовало далекий сибирский город не с лучшей стороны. Нет, справедливости ради следует заметить, что о Красноярской ГЭС ничего плохого я сказать бы не смог, но само название ассоциировалось с поэмой Евтушенко «Братская ГЭС», а зубодробительный слог этой поэмы вызывал мурашки на коже: «Я начальник света Изя Крамер, я глазами ГЭС на вас гляжу…» Жуть, одним словом.
Медвежуть… Медведи там, наверное, жируют, ловят красную рыбу, идущую на нерест, кедровыми орешками закусывают. Дикий край. Тайга, Енисей, Ангара, Подкаменная Тунгуска… Да, там же еще великий и ужасный генерал-губернатор имеется. Надеюсь, встреча с этой достопримечательностью Красноярска нам не грозит…
«Где хоть этот Кыштым находится?» – думал я, листая плотные страницы географического атласа.
Но и на самой крупномасштабной карте Красноярского края населенного пункта Кыштым не обнаруживалось.
Наверняка поселок при зоне, полторы тысячи человек, не больше, и все там же, на зоне, и работают. И добираться до них вездеходом через тайгу километров сто пятьдесят… Ничего! Что поделаешь, работа адвоката – это не только сидение в кабинетах и перелистывание разных бумажек. Хорошо, что Меркулов помог, отрядил Турецкого, спасибо ему!
Мы с Турецким отбыли из столицы на той же неделе скорым поездом Москва – Красноярск. С собой я вез несколько детективов, которые давно собирался, да так и не удосужился прочесть, и несколько бутылок столичной водки. «Жидкая валюта» наверняка пригодится в глухой тайге, помимо того, может послужить инструментом добывания истины по рецепту Меркулова. Судя по звону стеклотары, доносящемуся из сумки Турецкого, Александр Борисович рассуждал сходным образом.
Вагон СВ, в котором мы ехали, оказался заполненным лишь наполовину. Мы заняли купе, и я первым делом переоделся в удобный спортивный костюм и теннисные туфли, затем достал из чемодана и аккуратно развесил на плечиках свой солидный деловой костюм, чтобы не измялся за долгую дорогу, укутал его от пыли в целлофановый мешок, залег на полку, открыл книгу и погрузился в чтение. Турецкий, который был несказанно рад возможности отоспаться под тихий стук вагонных колес, уже давно храпел на своей полке.
Как только за окном перестали мелькать неуютные многоэтажки подмосковных городков и побежал ровный, хоть и однообразный равнинный пейзаж, я снова почувствовал себя вполне комфортно, почти так же, как и дома перед телевизором. Нет, пожалуй, немного лучше. Тишина, покой…
Командир третьего отряда Кыштымской колонии общего режима Саламов, прежде чем выйти утром из дома и отправиться на службу, смотрел всегда в окно на свисающую с крыши веранды ледяную сосульку, служившую ему одновременно и градусником, и барометром. По ее длине, толщине и другим, одному ему известным параметрам Саламов почти безошибочно определял, какая сегодня температура, дует ли с Енисея сырой пронизывающий ветер, или, наоборот, выдался день сухой и морозный.
– Вот однажды отломится твоя сосуля и как долбанет кого-нибудь по темечку! – привычно ругалась жена, не раз порываясь сбить проклятущую ледышку, но Саламов противился.
Жена работала контролером в том же третьем отряде, и Саламов всегда составлял график дежурств так, чтобы жена попадала на работу в одну с ним смену. Поэтому в его отсутствие совершить покушение на сосульку супруга не имела возможности.
Сунув ноги в валенки с резиновыми галошами, Саламов вышел во двор. Длинный двухэтажный деревянный барак, в котором кроме Саламовых жило еще пять семей, стоял на окраине поселка. Пятнадцать минут ушло на разогревание двигателя «уазика», ночевавшего тут же, во дворе, под открытым небом. От поселка до обнесенной двумя рядами колючей проволоки территории колонии Саламов обычно доезжал за пять минут. В любую пургу и метель вышки по периметру лагеря служили ему хорошим ориентиром.
Приняв смену, он первым делом включил радио, после чего стал тщательно кормить рыбок в аквариуме. Рыбки происхождения были простого, енисейского, а аквариум смастерили зеки из обрезанного стекла, залив швы эпоксидной смолой. Аквариум слегка подтекал, но другого в Кыштыме все равно раздобыть было негде. Рыбки росли быстро, и Саламов с сожалением подумал, что скоро придется заводить новых, а из этих сварить уху.
