Вскоре мы сидели и лакомились гренками. Лена поглядывала на меня расширенными от любопытства зрачками. Я молчал.
– Ну как там в Сочи? – бодро спросила она.
– Там, как известно, темные ночи, – стереотипно ответил я.
– Это понятно. А как там… – она запнулась, видимо соображая, как бы перевести разговор на загадочную пачку денег, привезенную мной с южного курорта. Ведь каждому ясно, что на курортах деньги, наоборот, тратят!
– Отвечаю, – пожалел я Лену, – подвернулась работка. Довольно высокооплачиваемая.
Лена тотчас же расплылась в улыбке.
Однако пора было начинать отрабатывать гонорар. План моих действий был прост: нужно во что бы то ни стало получить доступ к делу и ознакомиться с его материалами. По закону отказать мне в этом не имели права. Дело в том, что пересмотр в порядке надзора вступившего в законную силу приговора допускается лишь по протесту того прокурора, председателя суда и их заместителей, которым это право предоставлено законодательством. Протесты на приговоры военных трибуналов приносятся в порядке, установленном положением о военных трибуналах. А теперь трибуналов нет, а есть военные суды. Но у нас, как известно, закон часто стоит всего лишь бумаги, на которой напечатан. Так что, я предполагал, перед тем как я заполучу в свои руки дело Алексея Михайлова, придется побегать и попотеть.
Так и получилось. Первым делом я отправился в военный суд Московского гарнизона. Там меня долго мурыжили по всем кабинетам, а потом потребовали специальный допуск из ФСБ. В общем-то я ожидал именно этого. С запросом из гарнизонного суда я отправился на Лубянку. Дежурный офицер долго изучал принесенные мной документы, а потом заявил, что дело относится к компетенции Службы внешней разведки, и никакие доводы о том, что ответ Константину Михайлову поступил именно отсюда, не возымели никакого действия. Я поехал в СВР…
Не буду утомлять читателя описанием моих долгих и многодневных хождений по кабинетам наших спецслужб. Замечу только, что, если уж Гордеев взялся за дело, он от него не отступит. Я вцепился в спецслужбы мертвой, бульдожьей хваткой. И это принесло свои плоды: меня принимали все более важные персоны. От дежурных офицеров я перешел к заместителям начальников отделов, в чине не меньше майора. Потом к самим начальникам – подполковникам и полковникам. Потом к начальникам управлений – те уже были генерал-лейтенантами и генерал-полковниками. Каждый раз я заполнял массу анкет, в которых разве что не требовалось назвать девичью фамилию моей прабабушки. И в конце концов в один прекрасный день я с очередной бумажкой, исписанной во всех направлениях визами принимающих меня персон, был направлен непосредственно к главе Службы внешней разведки генералу армии Леониду Теребилову. Честно говоря, меня удивило, что с нашим, в общем-то, малозначительным делом я дошел до самого верха. А может, не совсем малозначительным? То, о чем рассказывали братья, свидетельствовало об обратном. А если это так, то не с огнем ли ты играешь, Юрий Гордеев? И не рискуешь ли ты сильно обжечься?
Как бы то ни было, в назначенный день я отправился на прием к директору Службы внешней разведки Леониду Теребилову.
Надо сказать, СВР – это еще то местечко. Куда там зданию РСХА, по которому ходил Штирлиц, эффектно показывая дежурным свое удостоверение. Пропуска, проверки, согласования здесь занимают массу времени. А что вы хотите – разведка!
Через полчаса после того, как я припарковал машину на стоянке у здания СВР, адъютант Теребилова пригласил меня к нему.
Кабинет оказался весьма скромным. Не по размеру (комната была довольно большой), а по обстановке. Стены обиты деревянными панелями. Массивный стол, книжный шкаф, трехцветный флаг в углу. Маленький столик с двумя десятками телефонов, из которых добрая половина без номеронабирателей. На стене портрет Ельцина в десантном берете. Вот, собственно, и все.
За письменным столом сидел человек в темно-сером костюме. Генерал Теребилов (а это был, безусловно, он) оказался сухощавым красивым мужчиной с большими солидными залысинами на голове. Он был неуловимо похож на актера Эммануила Виторгана – та же благородная посадка головы, умные глаза, какой-то ненашенский лоск. Ну еще бы, наверняка этот Теребилов, прежде чем погрузиться в мягкое кресло директора СВР, прошел большую практику работы в разведке – обычно так и бывает. На более или менее публичные должности в разведслужбах выдвигают «отработавших свое» резидентов.
Я подошел к столу. Теребилов жестом указал на стул.
– Здравствуйте, Юрий Петрович, – сказал он, приветливо улыбаясь. Его глаза лучились искренностью и добротой.
«Это профессиональное», – подумал я, решив не поддаваться на приветливый тон разведчика-профессионала.
– Добрый день.
Теребилов вынул из папки лист бумаги, в котором я узнал свое заявление, и положил его перед собой.
– Мне доложили о вашем деле. Вернее, о деле Алексея Михайлова. Итак, вы хотите получить доступ к архивным материалам? Вернее, к засекреченному делу?
– Да.
– Это сложно, – нахмурил лоб Теребилов, – очень сложно. Думаю, почти невозможно.
Он сокрушенно покачал головой.
– Но ведь по закону…
Теребилов поднял ладонь, как бы показывая, что законы он знает не хуже меня.
– Все верно. Однако, вы понимаете, тут не все так просто. Государственная безопасность, государственные тайны… В деле Михайлова содержатся сведения, знакомиться с которыми могут только лица с определенным, очень высоким уровнем доступа. Вы обладаете уровнем доступа, Юрий Петрович?
Я вынужден был признать, что не обладаю. Даже самым низким уровнем.
– Вот видите. Значит, если к вам в руки попадут секретные документы, безопасность государства окажется под угрозой.
– Ну а как же адвокат самого Михайлова, который защищал его во время суда?
– Военный трибунал, уважаемый Юрий Петрович, – это не просто суд. И все люди, принимающие участие в процессе, тоже не простые. В том числе и адвокаты. Защитник был из специальной коллегии, которые в то время существовали. Теперь таких нет.
Ничего, ничего. Пусть говорит. Хоть Теребилов и важная шишка, дать мне ознакомиться с делом он обязан. И никуда ему не деться.
Теребилов вздохнул:
– И что этим Михайловым приспичило добиваться пересмотра дела и реабилитации отца? Все равно это бесперспективная затея. Вы не находите, Юрий Петрович?
Конечно, я считал точно так же. Однако не мог же я согласиться с моим оппонентом.
– Ну почему же, – сказал я, – надзорные инстанции истребуют дело по моей жалобе и разберутся в сути и доказанности обвинения.
– А что, у вас есть сомнения в правильности приговора по делу Алексея Михайлова?
– Иначе бы мы не затевали все это, – ответил я.
Теребилов помолчал, потом размеренно произнес:
