Естественно, никакой аудиозаписи не было, ее идея родилась у Гордеева, проанализировавшего собственный доверительный разговор с Булгаком, возмущенно отклонившим идею Поташева. Но поскольку у них такая беседа велась, то отчего бы не быть и тайной аудиозаписи? В тексте, который должен был произнести по телефону Чупров для прослушивающих его Поташева или Орлова, это не важно, было столько скрытых крючков, на которые те не могли бы не клюнуть: информация была действительно очень опасной для них.
Но сам Чупров в силу состояния здоровья не мог пойти на встречу с Гордеевым и передать ему уже однажды частично похищенные материалы. Для этого требовался посредник. На эту роль очень хорошо подходил один из оперативников Вячеслава Ивановича, который, как человек «неопытный», должен был явиться на встречу в «шпионском» обличье, то есть в плаще и шляпе – несмотря на теплый, даже жаркий день, – скрывавших соответствующие доспехи. Береженого, как говорится, и Бог бережет.
Безопасность же самого Чупрова должны были обеспечить двое новых «больных», занявших соседние койки в его палате. Ну а оперативника, изображавшего начитавшегося детективов племянника Чупрова, охранял весь МУР во главе с его начальником.
Откровения Булгака в изложении Гордеева оказали на Чупрова ошеломляющее воздействие. Нет, он, конечно, мог бы и догадаться о такой подлости, однако… всей глубины ее познать ему было не дано. И тем не менее вместо растерянности Чупров согласился немедленно действовать.
Итак, с ним все было в порядке.
Не менее важным для Гордеева было и посещение следователя Ступникова.
Сравнительно молодой человек, недавний выпускник юридической академии, он был самонадеян, но недостаточно опытен, чтобы не оказаться игрушкой в более умелых руках. А такие люди, как Орлов, обеспечивающий своими старыми связями и специфическими кадрами действия Поташева, знали, как подбросить необходимые ретивому следователю доказательства, «случайные» улики, которые, если их рассмотреть под определенным углом зрения, вполне могли пригодиться ему в качестве свидетельства вины подозреваемого.
Внутренне Гордеев понимал Дмитрия Ступникова, его горячность и чрезмерную уверенность в своих силах и способностях. Юрий Петрович, было дело, и сам проходил эту стадию, но у него вовремя оказались нужные учителя. А они, в свою очередь, не старались убивать в нем стремление к самостоятельности, но умели вовремя и тактично указывать на некоторые неточности, несовпадения, натяжки, которые, развиваясь в ходе следствия, могли запросто уничтожить все его логические построения.
Вероятно, у Ступникова таких учителей не было. И Гордееву оставалось его только жалеть. Ко всему прочему, этот, в общем, даже достаточно симпатичный парень был настолько уверен в себе, в своих преждевременных выводах, что высказанные в весьма мягкой форме сомнения Гордеева им и на дух не принимались.
Что ж поделаешь: каждый сам кузнец своего счастья. И наоборот соответственно. Поэтому Юрий не стал разворачивать дискуссий, а поинтересовался, имеется ли в деле завещание Перетерского, которое, кстати, может сыграть немалую роль в установлении истины. Завещания, естественно, не было. Тогда Ступников в свою очередь сурово спросил адвоката, откуда тому вообще известно о завещании? На это Юрий Петрович посоветовал следователю обратиться к тому, кто, по сути, инициировал это дело, от кого – не впрямую, а опосредованно – и получал изобличающие Невежина улики следователь.
– Ну хорошо, – с легкой иронией констатировал Гордеев, – что касается важнейших документов, то тут у вас пусто. А как обстоят дела с наследниками покойного Перетерского? Не могут ли они прояснить некоторые нестыковки в вопросе о гибели Владимира Дмитриевича Перетерского? Нельзя ли получить их адреса?
– Никаких родственников у покойного нет, – твердо заявил следователь. А Гордеев подумал: «Э-э, милый, да ведь тебя, как тряпичного Петрушку, держат на короткой веревочке!..»
– И о странном самоубийстве племянницы Владимира Дмитриевича вам ничего не известно?
Ступников из сурового законника превратился в грозного обвинителя:
– А вам-то это от кого известно? Преступник сообщил?
– Вы имеете в виду подозреваемого? – наивно поинтересовался Гордеев. – Совсем нет. Это же на фирме известно каждому второму служащему. Разве Поташев или его присные вам ничего не говорили? Странно, зачем им от вас скрывать очевидное…
– А что это меняет? – неожиданно спросил Ступников. – Снимает с Невежина подозрения?
– В какой-то мере. Ну представьте себе следующую картину. Невежин по какой-то причине нанимает киллера для устранения своего же коллеги Перетерского. Происходит убийство, вокзальная милиция при случайной облаве ловит киллера, вы получаете из его рук оружие и прочие улики, включая отпечатки пальцев все того же Невежина. А далее начинаются странные вещи: киллер ловко сбегает из-под стражи, а затем почему-то кончает жизнь самоубийством в далеком отсюда Новосибирске. Там же кончает с собой и единственная наследница Перетерского. Кому это выгодно? Невежину, который уже давно взят под стражу? Для какой цели? Ведь если его осудят, а все идет к тому, то и фирма, и все средства, и ноу-хау ему лично уже не светят. А кому светят? – вот в чем вопрос.
– Вы говорите как следователь, а не адвокат, – с иронией заметил Ступников. – Почему?
– А я в Генеральной прокуратуре оттрубил начало биографии. У Меркулова и Турецкого. Знакомы эти имена, надеюсь?
Ступников промолчал. А затем ехидно спросил:
– Но ведь ушли?
– Да. Не сошлись, как говорится… характерами.
– С такими-то учителями?!
– Нет. С генеральным. Тот приказал прекратить дело на одного мерзавца. А я отказался и швырнул заявление. Учителя, как вы изволили заметить, мне как раз крепко всыпали, но… генеральный заявление подмахнул. Мерзавец, к слову, уже давно проживает за границей. А бывший генеральный не так давно выпущен из СИЗО No 1. Вы удивлены, Дмитрий Константинович, зачем я вроде бы пытаюсь воздействовать на следствие? Скажу честно, я не испытываю к вам ни малейшей неприязни. А по собственному опыту знаю, как бывает горько, когда выстроенное тобой здание разваливают до основания. А ваше стоит довольно шатко.
– Это угроза или… предупреждение? – вернулся к прежней заносчивости Ступников.
– Ни то ни другое. Совет. И еще один – напоследок. Было бы очень неплохо, если бы вы существо этого нашего разговора оставили исключительно при себе. Многие знания, как сказано у Екклесиаста, чреваты… помните чем?
– Я читал Библию… когда-то. Ну и что из этого?
– Блестяще! Умри, Денис, лучше не скажешь… Благодарю за аудиенцию. Надеюсь, в суде не встретимся.
– Откуда у вас подобная уверенность?
– Дом может рухнуть гораздо раньше… Мое почтение.
Гордеев был искренен перед собой: он предупредил. И лишний раз убедился, что следователь готов оперировать лишь теми фактами, которые ему услужливо представила заинтересованная в расчистке жилплощади сторона. Никаких иных, по всей видимости, доказательств преступного умысла Невежина у него не имеется. Его даже не сочли необходимым поставить в известность о «самоубийстве» главного свидетеля и исполнителя невежинского «заказа». Гордеев проследил за реакцией и убедился в этом.
