«Господина Щербину, прибывшего рейсом из Парижа, просят подойти к справочному бюро».
Возле справочного его ожидал Александр Тиней – давний друг и коллега.
– Сашка! – заорал Щербина.
– Игорь! – воскликнул Тиней.
Друзья обнялись и по обычаю трижды расцеловались. Затем стали пристально рассматривать друг друга.
– Ты что, в парике? – спросил Тиней у Щербины, который, покидая СССР, уже был довольно-таки лысым.
– Нет. Мои… собственные.
Щербина дернул себя за волосы.
– Это как же? – недоверчиво спросил друг.
– Несложная операция. Метод пересадки. С затылочной части. Каждый волосок в отдельности…
– Надолго?
– Пожизненная гарантия!
– Да-а-а, – протянул Александр.
– Что – да?
– Ты изменился, – не то спросил, не то констатировал Тиней.
– Только в этом, Сашка, только в этом. – Игорь похлопал себя по макушке. – В остальном я все тот же оболтус!
– Тогда что ж мы здесь торчим?! – обрадовался Александр. – Поехали кутить! Цыгане ждут!
Когда Юрий Гордеев вошел в квартиру Тинея, где остановился Щербина, увидел в коридоре длинную батарею пустых бутылок из-под импортного пива, отечественной водки и в основном хереса – испанского и молдавского. Бутылки стояли вдоль одной из стен, оставляя достаточный проход.
В комнате, куда его проводил хозяин квартиры, было накурено и неубрано. Повсюду разбросаны предметы одежды – большинство с иностранными ярлыками. В дальнем углу валялся распахнутый дорогой кожаный чемодан, на подоконнике лежала груда итальянских карандашей, мастихинов и кистей всевозможных размеров и форм, одна на другой высились коробки с масляными и акварельными красками, цветными мелками, сухой и жирной пастелью, углем и сангвиной, стояли банки с пихтовым маслом и терпентином. На стенах висели натянутые на подрамники холсты без рам. Картины были написаны маслом и в разной манере. Некоторые из них, вероятно, принадлежали кисти Александра Тинея, а другие – творчество его приятелей.
Окинув комнату взглядом, Гордеев засомневался: получится ли у него разговор с Игорем Щербиной или нет. Судя по всему, здесь гуляли долго, шумно и с большим усердием.
– Не волнуйтесь. Фази, я имею в виду Щербину, уже в форме, – как бы угадав мысли гостя, сказал Тиней. – Игорь бреется и скоро предстанет перед вами. А за легкий беспорядок извините. Мы готовимся к вернисажу. Сегодня у Игоря открывается выставка. Событие, как вы понимаете, торжественное, ответственное и немного нервное, а в нашей стране – и вовсе редкое. Я бы даже сказал, что это его первая официальная выставка. «Спустя годы мировая слава художника Игоря Щербины наконец-то докатилась и до его родины». Так написано во вступительной статье к его каталогу. Это Ирочка Сапожникова постаралась. Искусствовед, каких еще поискать! Хотите посмотреть каталог?
Не дожидаясь ответа, Тиней наклонился и вытащил из разорванной пачки свежеотпечатанный каталог.
– Спасибо, – сказал Гордеев и стал рассматривать репродукции картин Щербины.
Листая каталог, Юрий понял, какой запах вместе с табачным дымом щекотал его ноздри. Это был запах свежей полиграфической краски.
Все то время, пока Гордеев находился в квартире, до него доносилась музыка, шум льющейся воды и звон посуды. Эти звуки доносились из кухни, где, по всей видимости, кто-то наводил после бурных гулянок порядок.
– А вот и я! – услышал позади себя Гордеев. – Извините, что заставил ждать.
Гордеев обернулся. Игорь Щербина был тщательно выбрит и хорошо пахнул, явно чем-то французским.
– Может, пройдем на кухню? – предложил Тиней после того, как Гордеев и Щербина обменялись рукопожатием. – Там наверняка уютнее.
На кухне действительно было хотя бы чище. Их встретила стройная и интересная женщина. Она протирала цветным полотенцем вымытую посуду и расставляла ее в подвесном кухонном шкафу.
– Это Юрий Гордеев. Адвокат нашего друга – Феди Невежина, – представил женщине гостя Игорь Щербина.
– А это – Каролина. Моя половина, – в свою очередь представил женщину Александр Тиней.
– Каролина – моя половина! Тиней, да ты поэтом стал!! – удивился Щербина.
– С такой женщиной и бревно станет поэтом, – парировал Тиней.
– Ну вот, не успел приехать, а уже чувствую в ребрах острый локоть друга, – усмехнувшись, заметил Щербина.
– Не обращайте на них внимания, – сказала Гордееву улыбающаяся Каролина. – Художники как дети.
И, повернувшись к Щербине, она закончила:
– Конец цитаты!
– Это фраза моей жены, – пояснил Щербина.
– Садитесь, Юрий, – сказала Каролина. – От этих оболтусов вы приглашения не дождетесь.
Тиней и Щербина виновато опустили головы.
– Кофе нальете сами, когда сварится. А я пойду займусь комнатой. Здесь я уже навела порядок, – сказала Каролина и покинула кухню.
«Очень хороша!» – отметил про себя Гордеев и сел на свободную табуретку.
Щербина приглушил стоявший на подоконнике переносной магнитофон. В кухне стало тихо, и они услышали, как в электрической кофеварке булькает кофе.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЩЕРБИНЫ
– Эдик, как у тебя со временем? – спросил Невежин.
– А в чем дело?
– Есть предложение посетить мастерскую одного очень талантливого художника. Сегодня у него день рождения и там будет много интересных людей.
– Но я с ним не знаком.
– Вот и познакомишься.
– Но меня никто не приглашал.
– Ерунда. К нему можно и без приглашения. Тем более со мной.
– Опять же без подарка…
– Эдик, я не знал, что ты такой зануда! Купим вина. Это лучший подарок.
– Ин вино веритас?
– Именно. «Истина в вине» – это одна из его любимых крылатых фраз.
– И моя тоже.
– Вот видишь. Ты уже заочно вписался в его круг. Если у тебя нет никаких дел, не упрямься. Идем, там будет интересно, не пожалеешь.
С бутылками портвейна, завернутыми в газету «Вечерняя Москва», они вошли в единственный подъезд бетонной высотки, стоявшей одинокой свечой среди подрастающих новостроек в районе Чертанова.
Поднявшись на последний жилой этаж, преодолели еще два лестничных пролета и остановились у двери, обитой оцинкованной жестью. Из-за нее слышались голоса и звуки музыки. Рядом с дверью располагалась кнопка звонка, под которой висела табличка с надписью: «Звонить или стучать».
– Лучше стучать, – сказал Невежин. – Все, наверно, на крыше. А звонок слышен только в мастерской.
