– Ну вот. Кажется, появилась ниточка. Посмотрим, что нам расскажет эта кралечка.
Между тем Таня вышла из ванной. Молча села на стул. Взгляд ее упал на лежащий на столе ключик. Глаза ее снова наполнились слезами, она всхлипнула.
– Я, пожалуй, спрячу его, – сказал Турецкий, засовывая ключ в карман, – не нужно нам дополнительных раздражителей.
Взгляд хозяйки был наполнен неизбывной грустью.
– Не расстраивайтесь вы так, – продолжал успокаивать ее Турецкий, – не убивайтесь. Давайте потихонечку вспоминать – кому и зачем вы дали ключ от почтового ящика? А я запишу ваши показания.
Таня всхлипнула еще пару раз и произнесла:
– Не может быть, чтобы он оказался преступником.
– Кто? – деловито поинтересовался Турецкий.
– Дмитрий Олегович, – отвечала Таня, поднимая глаза, которые после рыданий стали особенно выразительными.
– Так… – Турецкий сделал запись в бланке протокола допроса следователя, – кто это такой?
– Дмитрий Олегович, – грустно усмехнулась она, – это я его так называла. На самом деле он молодой. Ну вот вашего примерно возраста, – она кивнула в мою сторону. – Можно я поставлю чайник?
– Пожалуйста, – разрешил Турецкий, – но только давайте не будем прерываться.
Таня кивнула, поставила на плиту чайник и снова села.
– Мы познакомились недавно, пожалуй, даже месяца нет, – начала она. – Я как раз заменяла Олю Овсянникову в киоске, где конверты продают. И подошел мужчина – он покупал открытки. Слово за слово – познакомились. Очень он мне понравился. Ну и.. я ему тоже. После работы он меня встретил, в ресторан пригласил. Денег у него, судя по всему, хватает. То да се, приехали сюда…
Она застенчиво опустила глаза.
– Он назвался Дмитрием Олеговичем?
– Нет, просто Димой. Это я его потом в шутку по имени-отчеству называть стала.
– Вы часто встречались?
– Да нет… Всего раз пять.
– Когда в последний раз?
– Полторы недели назад.
Турецкий кивнул:
– Продолжайте. Нас прежде всего интересует, при каких обстоятельствах вы дали ему ключ.
– На третий раз это было. Я ему, конечно, все рассказала, кем работаю, что делаю… Ну и он меня попросил воспользоваться одним из ящиков, только чтобы не регистрироваться.
– Как он это объяснил?
– Сказал, что ящик ему нужен всего-то на пару недель. И что абонировать ему на целый год не надо.
– И вы согласились?
Таня кивнула.
– Он мне такие подарки делал… Цветы покупал. Ну, я хотела его хоть как-то отблагодарить. Отказать было даже как-то неудобно. Просьба-то пустячная.
Она подняла глаза и посмотрела Турецкому прямо в глаза:
– А вы что, его поймали? Он оказался преступником?
– Нет, – ответил Турецкий, – но обязательно поймаем. И вы нам должны помочь.
– Да, конечно, – закивала Таня.
– Опишите нам этого Дмитрия Олеговича.
– Невысокий, но такой, знаете, крепкий. Молодой – я уже сказала. Волосы темные. Одевается очень хорошо.
– А о месте своей работы он ничего не говорил?
Таня покачала головой:
– Нет. Только пару раз обмолвился, что бизнесом каким-то занимается.
– А координаты какие-то, телефон, например, есть?
– Нет. Обычно он сам мне звонил.
Турецкий вздохнул:
– Ну а машина какая у него?
– Мы ездили на такси.
– Значит, последний раз вы его видели полторы недели назад?
– Да. И с тех пор он не звонил и не появлялся.
– Может быть, фотография есть? Или вы снимались вместе?
– Нет.
Турецкий задумался.
– Может быть, чеки или бирки на подарках? – предположил я.
Александр Борисович покачал головой.
– Ну вот что. Вам, Таня, придется поехать с нами. Прямо сейчас. Несмотря на грипп. Попытаемся составить фоторобот. Вы не беспокойтесь – мы обратно отправим вас на машине. Так что доедете в лучшем виде.
…Спустя три часа сидения в полутемном зале Таня Малышева наконец-то сказала:
– Ну вот, вроде похож.
Я посмотрел на экран и обмер – с него на меня смотрело лицо Игоря Вересова…
– Ты знаешь, Юра, – сказал Турецкий после того, как мы отправили Таню Малышеву домой, – мне с самого начала этот Вересов казался каким-то подозрительным. А после того как я с ним поговорил – вообще. Как-то уж очень гладко и связно у него все получается. Украинские националисты, кассета эта…
Турецкий уже успел мне рассказать о содержании его разговора с Вересовым.
– По-моему, пора ехать в ЦКБ – брать Игоря.
– Верно, – согласился Турецкий, – но из ЦКБ просто так никого не вывезешь. Во-первых, больница, во-вторых, какая больница! Нужна санкция генерального. В крайнем случае Кости Меркулова. Сейчас схожу к нему и попрошу.
– Как бы Игорь что-нибудь не заподозрил. И не убежал раньше времени.
– Не думаю. Хотя… все может быть. Как он может заподозрить, что мы собираемся его арестовать?
– О том, что мы задержали Пташука, он знает.
– Да. Мне кажется, что с ним на Кропоткинской встречался сам Вересов. Не такая это важная птица, чтобы помощников подсылать. Да и небезопасно: больше народу будет знать о готовящемся преступлении. Но Пташук-то не знает ни имени его, ни адреса.
– А усы? Приклеенные?
– Конечно, – пожал плечами Турецкий, – ты чего задумался, Юра?
Что-то мне смутно напоминали эти усы… Где-то я уже слышал о невысоком человеке с усами…
– Знаете, – наконец сказал я, – Александр Борисович, кто-то мне рассказывал недавно об усатом человеке.
– Кто? – насторожился Турецкий.
Я напряг память. И наконец вспомнил. Ну конечно, Маша Пташук, когда описывала незваного посетителя моей квартиры, который вскрыл сейф и оставил карточку с эмблемой УНФ.
– Ну, это еще ни о чем не говорит, – покачал головой Турецкий, – усатых людей полно. Хотя всякое может быть. Эх, жалко у нас фотографии Вересова нет. Показать бы Маше – все сразу стало бы ясно. Кстати, и этой Тане Малышевой неплохо было бы ее предъявить. Все-таки фоторобот фотороботом, а фотография – совсем другое дело.
– Надо раздобыть фотографию, – предложил я.
– Где? Съездить с фотоаппаратом в ЦКБ? Или обратиться к его дяде? Можем все дело испортить: ведь если действительно он провернул затею с ключиком от почтового ящика – это говорит о многом. Очень о многом.
