– Хорошо, – промычал я.
Мы вышли из поликлиники, обогнули здание и вышли на улицу.
Металлические двери подъездов с кодовыми замками уродовали довольно обшарпанный фасад старинного трехэтажного дома. Алла набрала код, повернула ключ и отступила на шаг, пропуская меня вперед.
Подъезд, несмотря на бронированную защиту, оказался расписан примерно так же, как и все наши московские подъезды. Были тут и «кони», и «мясо», и «Черная вонь, из России вон!».
– Идемте пешком, лифт не работает. Третий этаж.
Пока мы поднимались, я с удовольствием рассматривал литые чугунные узоры поручней на лестнице. Если присмотреться, то и разноцветная плитка под ногами, оказывается, складывалась в определенный узор. Красивый когда-то был дом. Профессорский.
На площадке третьего этажа было всего две двери. Алла достала из сумочки ключи и отперла железную дверь, обтянутую дерматином.
– Проходите, куда хотите. Можно посидеть в гостиной, можно на кухне. Где вам больше нравится?
Я заглянул из прихожей в гостиную. Просторная комната неправильной формы, в три окна. Окна выходят в тот же тенистый двор, что и окна кабинета в поликлинике. Кроме ковра на полу, дивана и пары модных ярких кресел в форме подушек, в комнате не было мебели. На низком стеклянном столе перед диваном стояла неприбранная посуда, пара бокалов.
– У вас были гости? – Мне почему-то показалось, что гость был только один, мужчина. – Надеюсь, я вам не помешал?
– Ерунда, – хриплым голосом ответила Алла. – Я отлучусь на кухню, поставлю кофе.
Пока хозяйка занималась своими делами, я прохаживался по полупустой гостиной. Наверняка для дизайнера по интерьеру обстановка этой комнаты показалась бы весьма стильной, но для меня, простого обывателя, требующего от своего жилища хотя бы минимального уюта, обстановка докторской гостиной казалась холодной и сирой, как продолжение стоматологического кабинета. Единственными яркими пятнами на белом фоне служили разноцветные подушки кресел и дивана и в тон им – шторы на окнах и над дверью, ведущей, вероятно, в смежную комнату. Эта задрапированная, по обычаям купеческих гостиных, белая дверь меня заинтриговала. Куда она ведет? И зачем ее так тщательно камуфлировать?
Не удержавшись, я нажал ручку и хотел приоткрыть дверь, но она неожиданно оказалась запертой на ключ. Пройдя по длинному белому коридору, украшенному всего одной, зато красивой и, наверное, безумно дорогой напольной лампой, я очутился в кухне, немного тесноватой из-за массивного гарнитура со множеством шкафов и шкафиков.
– Присаживайтесь, – кивнула Алла. – Хотите что-нибудь к кофе? Каплю ликера, коньяк?
– Нет, еще слишком рано.
– А для меня сейчас поздний вечер, – сказала она, позванивая кубиками льда в своем бокале, где явно была не минералка.
– Вы одна живете?
– Да.
Я немного удивился. Часто вы запираете двери комнат на ключ, если живете в одиночестве? Я такого еще ни у кого не видел. Невольно вспомнилась страшная комната Синей Бороды. Что она там прячет? Тела убитых мужей?
Отвернувшись от меня, глядя в окно, Алла стала рассказывать:
– Лена была не просто моей пациенткой. Некоторое время мы с ней дружили. Она тогда только приехала в Москву из своего городка и была неотесанной, очень провинциальной девочкой, но с большими амбициями. Нас познакомили… Не помню, кажется, у кого-то на даче. Да, именно на даче. Была вечеринка, очень много молодежи… Мальчики, девочки… Все очень юные, студенческая компания. Лена приехала на машине. Хозяйка дачи, тоже очень юная особа, пошла ее встречать к воротам, и мы услышали их разговор… За рулем машины сидел мужчина с бородкой, немолодой, лет около пятидесяти, и вот мы слышим, как хозяйка дачи восклицает с плохо сдерживаемым негодованием: «Зачем ты приехала с папой?!» Я не помню дословно, этот вопрос она задала или другой, но смысл тот же. Я запомнила ответ Лены, очень гордый, даже вызывающий: «Это мой любовник». Так она и сказала. Можно сказать, что все ее однокашники уронили челюсти… Потом часто видела ее с разными людьми, по большей части богатыми.
– То есть, – перебил ее я, – она превратилась в проститутку?
Алла как-то очень загадочно и многозначительно улыбнулась, повела плечом и вдруг, подняв длинные ресницы, посмотрела на меня. Ее взгляд был прямым, откровенным, я бы даже сказал, дерзким.
– Нет, конечно. Это совсем по-другому называется. Лена слишком умна и образованна, чтобы назвать ее банальной проституткой. Мужчина с такой получает намного больше, чем сексуальное удовлетворение.
– Что вы имеете в виду?
– «Таис Афинскую» читали?
– Когда-то в детстве…
– Лена как раз такая. Это не каждой доступно. Это высокая проба. Гетера. Гейша. Ею нельзя стать, ею надо родиться. Понимаете?
Глаза Аллы как-то странно поблескивали, пока она говорила. Я чувствовал, что это не просто слова…
Минут через двадцать я стал клевать носом. Даже кофе не помог. Алла заметила, что я ее почти не слушаю, перебила сама себя:
– Можете прилечь отдохнуть, если хотите.
Я забормотал, что, мол, неудобно ее стеснять, лучше я пойду, на улице взбодрюсь.
– Куда же вы в таком виде? Вам и за руль садиться сейчас опасно. Идемте, я вас устрою в комнате, вы там спокойно часок поспите.
«Не в той ли самой комнате, что заперта на ключ?» – мелькнула у меня мысль.
Нет, оказалось, не в той. Алла отвела меня в небольшую комнату, дверь которой выходила в коридор напротив кухни. Она служила чем-то вроде кабинета: у окна письменный стол, по стенам – книжные шкафы. Окно было зашторено, уютная прохладная полутьма убаюкивала.
– Нет, я в самом деле вам не помешаю?
– В самом деле. Ложитесь и отдыхайте. Когда вас разбудить?
Я посмотрел на часы:
– Неплохо бы часика через полтора.
– Отлично, я вас разбужу. Пока!
Она закрыла дверь. Я бросил пиджак на спинку стула, стащил с себя брюки, рубашку… Испытывая неземное блаженство, растянулся на широкой тахте, стоящей в простенке между двумя книжными шкафами, укрылся пледом, пристроил под голову вышитую букетами диванную подушку, закрыл глаза и моментально уснул…
– Иди, иди, не оглядывайся! – строго сказал контролер, ведущий Лену по гулким коридорам Бутырской тюрьмы.
«Как же не оглядываться?» – думала про себя Лена, глядя под ноги, где с монотонностью маятника чередовались железные решетчатые ступени лестниц и выложенные старинным пожелтевшим кафелем пролеты этажей. Прежде подобные мрачные места ей приходилось видеть лишь по телевизору, в передачах на криминальные темы. Стены, выкрашенные некогда масляной краской в тухлый болотный цвет, давным-давно потрескались, и между осыпавшимися кусками краски и штукатурки то тут, то там вылезала сизая плесень.
