– Мы не следователи, – ответил Вадим. – Нам протокол ни к чему. Скажи, а прежний твой адвокат случайно не записывал ваши беседы?
Игорь пожал плечами.
– Не знаю. Может, и записывал. Вернее, не помню. Следователи записывали, это я помню. А зачем записывать, если не для протокола?
– Ну, для анализа, например, – стал объяснять Вадим. – Чтобы ничего не забыть. Верно построить тактику твоей защиты… Скажи, как получилось, что ты попал в эту неприятную историю? Как это могло случиться? Вот об этом мне расскажи как можно подробнее.
Лицо Игоря порозовело, он заморгал ресницами.
– Ну как… Они подошли ко мне на улице… Нет, сначала один подошел. Говорит: позови ее. Ну, Олю. Вызови ее на улицу, скажи, что есть разговор. Она с одним нашим пацаном встречалась. Потом перестала. А его в армию призывают. Хочет проститься… Так он мне сказал.
– Ты знал его раньше?
– Первый раз видел.
– Как он выглядел?
– Обыкновенно.
– Одет был как? – спросил Вадим.
– Весной это было, – напомнил я. – Достаточно тепло.
– Я помню, – кивнул Игорь. – Он был в кожаной куртке, «косуха», может, знаете?
– Где нам, старым пням… – не удержался я. Вадим свирепо глянул в мою сторону.
– Одежда – всего лишь деталь, на первый взгляд малосущественная, – объяснял он Игорю, – просто, вспоминая детали, ты должен вспомнить и что-нибудь необычное, допустим, в его поведении.
– Это на самом деле весьма существенно, – добавил я. – В лифте была найдена большая металлическая пуговица.
– Первый раз о ней слышу. Хотел бы я знать, где сейчас она находится, – сказал Вадим.
– Среди вещественных доказательств, – сказал я. – И с нее сняты отпечатки пальцев. Это есть в деле. А дело в суде, который находится недалеко от нашей конторы. И там ты можешь эту пуговицу увидеть.
– И чьи эти отпечатки? Установили? – спросил меня Игорь.
– Насильника, – ответил я. – Ты читал материалы дела? Там записано, во что был одет один из преступников. Может, еще что-нибудь вспомнишь?
– У него глаза сильно блестели, – вдруг сказал Игорь. – Ну, будто накурился.
– Память у тебя крепчает, – сказал я одобрительно. – В тот раз ее словно отшибло… Скажи, следователь задавал тебе подобные вопросы?
– Нет… Не помню, – пожал плечами Игорь. – Он о другом спрашивал. Ну, о том, что я там делал… В лифте. А что?
– Да этого мы еще дойдем. Этот, в «косухе», он хотя бы назвался? – спросил Вадим.
– Да, он сказал, что его зовут Сергей, – сказал Игорь.
– Сергей… – повторил Вадим. – Что было дальше?
– Потом подошел второй. Его звали Димон, наверное, Дима, но первый называл его Димон.
– Он был тоже в «косухе»? – спросил Вадим.
– Нет, в легкой куртке. «Болонья» ее называют.
– Кофе не желаете? – послышался мелодичный голос Ксении Александровны.
Мы с Вадимом замерли. Работа не волк, словно сказали мы друг другу. А расслабиться, выпить по чашечке кофе в компании с этой женщиной… Почему бы нет?
Втроем мы спустились вниз. Сели за столик с гнутыми ножками, на котором пыхтел никелированный кофейник и наготове стояли три фарфоровые чашечки.
Хозяйка в халате, напоминавшем японское кимоно, приветливо нам улыбнулась.
Бывают же красивые женщины, одновременно подумали мы с Вадимом и переглянулись. Бах отбил ее у сына зампреда КГБ, кто-нибудь отобьет ее у Баха… Такие женщины достаются как приз победителям. Бах победил в девяносто первом как демократ. Победит ли он в схватке с мафией? Почему, кстати, три чашки, подумал я, но тут же увидел, как Игорь скромно сел в сторонке от нас, где ему была приготовлена чашка с молоком.
– Врач не разрешает ему пить кофе, – сказала Ксения Александровна, озабоченно глядя на пасынка.
Какой, интересно, врач, невольно подумал я, уж не тот ли, который довел парня да расстройства эндокринной системы, если вспомнить слова его отца. Никогда не слыхал, чтобы кофе вредило при подобных болезнях.
– У Игоря тахикардия, усиленное сердцебиение из-за болезни щитовидной железы, – продолжала она, разливая нам по чашечкам ароматный напиток.
– Это было вызвано неправильным диагнозом? – поинтересовался Вадим.
– Или неправильным лечением? – спросил я.
Она слегка пожала плечами и отпила из чашки.
– Не думаю… Хотя Александру Николаевичу так кажется. Как и то, что за Игорем идет охота. В результате мальчик общается только с нами, к нему привозят учителей… Почему вы не пьете? Может, хотите со сливками?
– Обожаю со сливками, – сказал Вадим, не сводя с нее восторженного взгляда. – Мне мама всегда со сливками подавала. С первого класса.
Этот женатик, похоже, начинал забывать, с какой целью его пригласили в приличный дом. Я оглянулся на мажордома, пожалуй, он был семейным телохранителем. Есть же семейные врачи. Не у всех, но есть.
После кофе мы опять поднялись наверх. Наш разговор с Игорем продолжился.
– Почему же ты не сказал следователю, что знаешь имена этих парней? – спросил Вадим.
– Я говорил, – встрепенулся мальчик, – но он ничего не записал. Потом сказал, что для меня будет лучше, если этих ребят не поймают. А если их найдут, это будет квалифицировано как групповое преступление. И мне же будет хуже. Больше срок дадут…
Мы с Вадимом не знали, что на это сказать. Не может быть, чтобы Савельев дал такой совет. Экспертиза установила, что их по меньшей мере было трое. Значит, была группа, нашли тех двоих или не нашли. Зачем было врать парню?
– А в лифте ты на самом деле был? – спросил я строгим голосом.
– Да… – чуть слышно ответил он. – – Они меня туда затолкнули…
– Игорь, оставь нас на несколько минут одних, – сказал Вадим. – Мы тебя позовем.
– Старик, так не годится, – помотал головой Вадим, когда мы остались вдвоем. – Я все понимаю. С детства тебя учили, что врать нехорошо. И потому ты не прощаешь вранья никому. В том числе и пацану, которого научили врать взрослые. Забудь, что ты был следователем. Или возвращайся назад в прокуратуру. Учти, Игорь имеет полное право скрыть от следствия какие-то детали, если это ему на пользу…
– Но теперь эта история выглядит по-другому, – сказал я.
– Ах, мы не можем простить пацану, которого запугали и запутали взрослые дяди, обмана! – всплеснул руками Вадим.
– Если бы он не скрыл, а сказал, как сейчас, имена насильников, возможно, их тогда бы и нашли! – сказал я.
– Ты забыл про своего коллегу Савельева, который, оказывается, об этом все знал. И мог поискать этого Димона, если бы очень захотел.
