«Случай хороший — парень служил у Бараева, зачем-то приперся в Москву, — планировал про себя Марченко. — Сидит в одной камере со старым антисоветчиком. Может, он специально к нему и послан? Связной? Этот старикан, тоже, между прочим, бывший фронтовой диверсант, отсиживается за тюремными стенами и отсюда спокойно может руководить всеми московскими взрывами. Неплохой вариант. Пристегнем наших несовершеннолетних чеченцев с бытовой поножовщиной. Пусть будут не мелкой рыночной шпаной, а грозными идейными борцами. Без базара, пойдут на это за милую душу!»
Тем временем начальник Бутырского следственного изолятора, выпроводив из кабинета очередного прилипчивого посетителя, позвал к себе зама по режиму.
— Товарищ полковник, разрешите? — вместо зама заглянул прапорщик Сипягин.
— У тебя большой вопрос?
— Проблема, товарищ полковник, — Сипягин уже вошел и закрыл за собой дверь. — Жена третьего рожает.
— Третьего ноября или третьего июля?
— Третьего ребенка, товарищ полковник.
— Поздравляем!
— Так я же в общаге живу.
— Сними квартиру.
— А деньги где взять? Я же две тыщи получаю.
— Не размножайся.
— Так вы же мне обещали продвинуть в очереди на квартиру, товарищ полковник?
— Я и продвинул! Перед тобой только дежурная Ольга Ивановна с тремя детьми, которая уже двадцать лет в очереди!
— Знаю я всех!
— А знаешь ли ты, что наш дом заморозили строители? Ничего, ни кирпичика с прошлого года не положили? Строят только коммерческое жилье. Элитное! Хочешь, плати и въезжай!
— Что же мне делать? — схватился за голову прапорщик.
— Гондоны покупай, не экономь.
Без стука вошел в кабинет заместитель по режиму:
— Сипягин, ты опять по квартирному вопросу? Всех замучил! Говорю же тебе, пиши рапорт в Главное управление генералу! Пусть толкают строительство нашего дома. Или переезжай в общагу, которая в Красногорске. Там тебе двухкомнатный номер выделят. Без кухни.
— И без умывальника, — добавил Сипягин. — Ладно…
— Иди к заму по кадрам, — сказал начальник. — А от него к коменданту в Красногорск. Получишь все подтверждения, тогда ко мне.
— Так точно. — Прапор щелкнул каблуками и выскочил из кабинета.
— Слушаю тебя, полковник. — Зам сел в мягкое кресло к столу.
— Приезжали из… Следственного управления, — после некоторой паузы, будто с сомнением сказал начальник. — У нас тут подследственный… Аслан Магомидов. Или Магомадов. Уточни. Они просят подключить наши… внутренние ресурсы… проведения дознания.
— Понятно, — кивнул с улыбкой зам, видя смущение нового начальника.
— Я не хотел бы нарушать веками сложившийся порядок, — признался начальник. — Сможете ли вы взять на себя организацию… подобной помощи… следственным органам?
— Вообще-то это дело Скорика. Он всегда занимается такими…
— Хорошо, поручите ему. Если он специалист.
— Еще какой! Специально подбирал контингент. Выбьют что только пожелаете.
Начальник брезгливо поморщился:
— Нужно установить истину.
— Будет исполнено. Но, товарищ полковник… В чем суть дела?
— Этот самый Мамабиев…
— Магомадов, — поправил зам.
— Спасибо. Аслан Магомадов — чеченский террорист. Образованный человек, знает иностранные языки. И в то же время… боевик самого кровавого полевого командира — Бараева. И его секретный агент. По Кавказскому региону. Пока следствию неясно, зачем он прибыл в Москву, с каким поручением.
— Проще простого! — обрадовался зам. — Я проинструктирую Скорика, или к вам его прислать?
— Не стоит, — испугался начальник. — Спасибо.
— Разрешите выполнять?
— Приступайте!
Минут через десять старшина Скорик, которого и держали в штате следственного изолятора специально для выполнения самых щекотливых поручений, получил новое задание. Зам ему передал «сомнения» начальника и подозрения «следственных органов» в самых простых и доходчивых выражениях.
— Га! — крякнул хохол Скорик с удовольствием. — Це дило мы разом!
Хоть и жил украинец Скорик безвыездно в Москве с семьдесят девятого года, но «ридну мову» не предал, все время пользовался. При большом начальстве лишь немного — для смаку. А при разной служивой молодежи — без ограничений.
— Когда тебе прислать Магомадова? — спросил зам по режиму.
— Та як ты сам бажаешь! Чи то мени самому робыты? В мэнэ на то гарные хлопци е. Воны и зроблять. Як лучше и не треба. А я сам тикы особливи случаи. А то, сам розумиешь, кругом дурные людыны, брешуть, як… Работы не розумиют. Та и мени работаты не дають.
— Короче, кобзарь! Берешь людыну и приносишь дело. Разумиешь?
— Зроблю! Тикы ж треба хлопцам щось… Того…
— Сделай, как считаешь нужным. Но в разумных пределах, конечно.
Расторопный Скорик немедленно отправился на выполнение ответственного поручения. В угловой круглой башне он выбрал среди пустующих одиночек самую просторную, на самом верхнем этаже, проверил звукоизоляцию — крикнул надзирателю, оставшемуся в нижнем коридоре до входа в башню, а тот не отозвался, не услышал.
— Оце гарно, — удовлетворенно потер волосатые руки Скорик. — Шоб людынам не мешать отдыхать.
День клонился к вечеру.
В камере кто-то просыпался, уступая спальное место следующему, кто-то обедал за столом, кто-то письмо родным писал, кто-то дулся на параше, а борзый парень снова взахлеб рассказывал о своих похождениях:
— Мы тогда дежурили дружинниками на Ярославском вокзале. Нас послали на подмогу в детскую комнату милиции. Ну, я вам скажу, и мрачное местечко! Такие ужасы! Ни до, ни после я такого не встречал! Что только не вытворяют наши милые соотечественники с собственными чадами! А они бегут потом… Скитаются по железным дорогам… И попадают в эту самую детскую комнату страха и ужаса!
— Чувачок! — вежливо обратился к нему амбал. — Ясный пень, мы это сами видели. Я и есть именно такой пацан! Вот и другие тоже. Мы тебе сами такого рассказать можем целые… фильмы. Ты нам для души что-нибудь расскажи. Из красивой жизни. Ты же артист?
— Артист.
— Пусть поет и пляшет! — предложил Баклан. — Их должны были учить.
— Братаны, — попятился борзый артист, — я же пошутил…
— За такие шутки, — добавил сверху писклявый, — в зубах бывают промежутки!
— Вы что, серьезно? — Аслан поднялся на защиту артиста.
— Он же сам предложил! — закричал на всю камеру Баклан. — Тут артист отсосать хочет! Есть желающие?
