— Плюшкин! — презрительно кинул ему Гордеев.
Они обогнули очередной дом.
— Скажите, а как вы думаете… — Коваленко замялся.
— Что?
— А эти люди… Они приходили, чтобы… чтобы… ну, вы понимаете. — Ему было страшно произнести даже слово «убить».
— Ну? — Гордеев как раз заметил приткнувшуюся к тротуару «Таврию» и направлялся прямиком к ней.
— Как вы думаете, почему они не сделали… ну, сразу… ну, вы понимаете…
И тут Юрий увидел тех двоих. Они выходили из-за угла самого последнего дома и пока не замечали Гордеева с Коваленко.
— Ну как вы считаете, почему они не сделали все сразу?… — гундосил свидетель.
— Еще успеют! — Гордеев схватил его под локоть и быстрее потащил к машине.
— Что, что случилось? — с замиранием, как перепуганная девица, запричитал Коваленко.
Гордеев ничего не отвечал. Он посмотрел, нет ли сигнализации. Красный огонек не горел. В другое время Гордеев нашел бы более цивилизованный выход из ситуации, но времени совершенно не было, он натянул рукав свитера на запястье и локтем ударил им по стеклу. Стекло со звоном посыпалось на асфальт.
Ошарашенный Коваленко запричитал:
— Что вы делаете?
А двое парней уже бежали по направлению к ним.
— Давай, садись, — запихивал Гордеев в машину причитающего Коваленко. — Да быстрее же. Да не за руль. Дальше двигайся, дальше! И убери ты свои кульки!
Он прыгнул на сиденье и с остервенением выпотрошил наружу все проводки, находящиеся под рулем.
— Давай, заводись!
Коваленко испуганно наблюдал за всем происходящим, прижимая к себе как самую большую драгоценность в этом мире свои свертки. Наконец раздался сладкий звук работающего мотора, и Гордеев вдарил по газам. Они вырвались практически из уже протягивающихся к ним рук двоих головорезов.
Выехав на шоссе, Гордеев первый раз взглянул на Коваленко. Тот, казалось, находился в какой-то прострации.
— Эй! Виктор Филиппович! Все уже позади! Можете отцепляться от своих кульков, на них никто уже не покушается.
Коваленко взглянул отсутствующим взглядом на Гордеева.
— Вам нехорошо?
— Мне… мне хорошо, — выдохнул Коваленко.
Гордеев решил оставить его на время в покое.
— Вы угнали машину? — будто очнувшись, через некоторое время спросил сторож.
— Я вам жизнь спас, а вы о какой-то мелочи.
— Да-да, — согласился Коваленко.
— Виктор Филиппович, мы правильно едем? Нам надо на поезд. До Москвы мы на этой развалюхе не докатимся. К тому же бензин на исходе.
— Да, кажется, правильно.
Гордеев взглянул в зеркало заднего вида. Их неумолимо догоняла черная машина.
— Вот черт! Приехали! — Гордеев прибавил скорость.
— Что, что опять? — Коваленко беспомощно схватился за сердце.
— Лучше вам и не знать!
— Сейчас, уже скоро поворот будет! Это на платформу! Там можно сесть на поезд! Там поезда! — истерично закричал свидетель.
— Отлично! — ободряюще ответил Гордеев. — Удивительно, какие только возможности открываются у человека в экстремальной ситуации! Вот вы, например, ничего не знаете, всего боитесь…
— Перестаньте! — перебил его Коваленко. — Перестаньте! Следите за дорогой! Не провороньте поворот!
— Спокойно, спокойно. Вот уже он.
— Вам легко говорить. Вас не хотят… это самое…
— Хотят, хотят, — обнадежил его Гордеев. — Я тоже ненужный свидетель. Так что мы с вами до самого конца! В прямом смысле этого слова. Вас это ободряет?
В этот момент машина смачно ударила «Таврию» по заднему бамперу. Их сильно тряхнуло. Гордеев до предела утопил педаль газа в пол. Сзади ударили опять.
— Быстрее, быстрее! — трясся Коваленко.
— Быстрее некуда! — Гордеев взглянул на сторожа.
Тот дрожал как осиновый лист, прижимая к груди свои кульки. На лбу его выступили крупные капли пота. У Гордеева была странная особенность: в таких ситуациях, когда, казалось бы, шутить неуместно, у него вдруг просыпалось чувство юмора. И сейчас ему стало смешно глядеть на этого бедного, готового умереть от страха человека.
— Молитесь, — загробным голосом произнес он. — Давайте сразу попрощаемся… Знаете, когда я увидел вас в первый раз, — говорил Гордеев, — я сразу понял, какой вы замечательный человек. Необыкновенной, широкой души…
Коваленко плакал. Впереди были железнодорожные пути. Слышно было, что по ним мчится поезд, шлагбаум уже опускался. Гордеев с остервенением придавил педаль газа и, сбив шлагбаум, на полной скорости выехал на рельсы. На секунду их осветили огни поезда и оглушил громкий гудок. Коваленко закрыл лицо руками, а когда открыл, они уже приближались к платформе. Черная машина осталась позади, за поездом.
Гордеев затормозил.
— А теперь быстро, быстро! Не время сейчас пугаться! Мы живы, мой дорогой Виктор Филиппович! — Он вытолкал из машины совершенно уже невменяемого Коваленко и поволок его к платформе.
Им везло в этот вечер. Как раз подходил какой-то пассажирский поезд. Точнее не подходил, а проходил мимо, замедлив свой ход.
Гордеев смекнул сразу, что другого выхода нет, как только прыгать на его подножку. Следующий поезд неизвестно когда подойдет и неизвестно, остановится ли. А преследователи близко. Юрий схватил под локоть Коваленко и потянул его за собой.
— Да бегите же быстрее! Надо запрыгнуть на подножку!
— Вы издеваетесь?! — сопротивлялся Коваленко.
Этим он еще сильнее злил Гордеева.
— Знаете что, — на бегу кричал Юрий. — Я, например, не намерен здесь оставаться. А вы — как хотите!
— Что вы, что вы! Только меня не бросайте! — сам вцепился в Гордеева Коваленко.
Они почти уже достигли цели.
— Прыгайте!
— Я боюсь!
— Прыгайте, черт вас возьми!
Коваленко бежал, размахивая в разные стороны своими пожитками.
— Да выкиньте вы ваши кульки наконец! Они же только мешаются!
Но в этот момент сторож как-то изловчился и вспрыгнул на подножку.
— Падаю! — истерично завизжал он и действительно стал соскальзывать вниз.
Гордеев бежал за ним и запихивал его обратно на подножку. Наконец ему это удалось. И он сам вскочил на нее следом за Коваленко.
Сторож, жалкий, как побитый щенок, сидел в углу тамбура и затравленно озирался по сторонам, прижимая к груди так и не брошенный им в трудную минуту кулек. Гордеев поговорил с проводницей, выяснил, что поезд идет не в Москву. Пришлось выяснять, где можно сойти, чтобы пересесть на поезд, следующий до Москвы. Проводница была миловидная светловолосая девушка. Гордеев вспомнил о намечавшемся на сегодня двойном свидании и грустно вздохнул. Ему совсем не хотелось возвращаться к этой нюне Коваленко. Он с удовольствием бы выпил с проводницей еще стаканчик чаю, но у него были некоторые опасения, что у оставшегося в одиночестве Коваленко может случиться от страха приступ эпилепсии. Он вернулся к своему свидетелю, который почему-то как загипнотизированный смотрел в сторону.
