Первую партию Фильштейн выиграл за двадцать минут, вторую — сдал за десять и распрощался со своим партнером. Пива было выпито четыре бокала, и, как точно рассчитал Гордеев, прежде чем покинуть бильярдный зал, Фильштейн отправился облегчиться.
Дав ему одну минуту на то, чтобы расстегнуть штаны, Гордеев прикрепил к двери самодельную табличку и, поддев перочинным ножом щеколду, проник в туалет. Адвокат не успел даже обернуться, как получил ребром ладони по шее и отключился. Гордеев запер дверь, вытащил у Фильштейна брючный ремень и оттащил адвоката в дальний угол. Под потолком тянулась толстая труба. Гордеев привязал один конец ремня к запястью Фильштейна, затем приподнял его так, чтобы можно было перебросить другой конец ремня через трубу. Поймал второй конец и, напрягшись изо всех сил, подтянул адвоката так, что его ботинки повисли в воздухе в нескольких сантиметрах от пола. Поддерживая тело, обвязал второй конец ремня вокруг другого запястья. Голова адвоката беспомощно упала на грудь. Гордеев затолкал ему в рот платок. Теперь оставалось ждать, когда он придет в себя.
Наверное, удар по шее получился немного сильнее, чем требовалось. Гордеев начал терять терпение, да и кто-нибудь из персонала «Снукера» мог заинтересоваться внеплановой уборкой туалета. Гордеев плеснул Фильштейну в лицо холодной водой. Тот попытался поднять голову, но окончательно пришел в себя только после второй порции воды. Он недоуменно посмотрел на Гордеева, потом, вывернув шею, взглянул на трубу и свой ремень. Его брюки, которые теперь ничто не удерживало, медленно сползали вниз.
— Сейчас я выну платок и задам вам несколько вопросов, — сказал Гордеев. — Если вы попробуете заорать, я снова вас вырублю, верну кляп на место и уйду. А вы будете тут висеть до утра, пока не придет какая-нибудь уборщица и не отвяжет вас. Если у нее, конечно, хватит сил… А раньше вряд ли кому-то придет в голову заглянуть сюда, ибо на двери висит табличка, что туалет не работает.
Фильштейн изо всех сил замотал головой.
— Не хотите? Хорошо. Только предупреждаю, ведите себя благоразумно.
Гордеев вынул платок. Адвокат несколько раз жадно вздохнул.
— Послушайте, как вас там, это неудачная шутка?!
— Это совсем не шутка, — откликнулся Гордеев. Он облокотился на умывальник. — Во всяком случае, это не более шутка, чем ваши вчерашние головорезы, шарившие по моим карманам.
Фильштейн сделал попытку улыбнуться. Он казался ласковым и готовым все простить и забыть.
— Послушайте… я действительно не помню, как вас зовут, снимите меня отсюда. Мне больно, мне нужно к врачу.
— А еще — проведать больную бабушку и отнести ей пирожки. Само собой, я вас сниму. Но не раньше, чем я услышу, почему вы так испугались моего вчерашнего визита?
— Перестаньте болтать глупости! Мне совершенно нечего вас бояться. И если на вас напали какие-то, как вы выражаетесь, головорезы, это еще не означает, что они имеют ко мне хоть какое-то отношение.
Гордеев загасил сигарету, спрятал окурок в карман и не очень сильно саданул адвоката в солнечное сплетение. Тот задохнулся и покраснел:
— Вы об этом еще пожалеете…
— Возможно. Но я на вашем месте приберег бы угрозы и подумал о том, что я могу так очень долго упражняться с вашим отвисшим брюхом, как с боксерской грушей. А когда надоест, возьмусь за вашу солидную физиономию и медленно, но верно превращу ее в котлету… Или нет, пожалуй, я найду швабру с рукояткой потолще и трахну ею вас в задницу!
Глаза Фильштейна округлились от неподдельного ужаса. Он хотел что-то сказать, но не смог, только беспомощно открывал и закрывал рот.
— Итак, для начала скажите мне, имеете ли вы какое-то отношение к бракоразводному процессу Альбины Артемьевой?
— Нет! — выдохнул Фильштейн. — Я ее вообще не знаю! То есть лично не знаком. Я не понимаю, почему вы пришли с этим ко мне! Я ее не знаю. Не знаю!
Почему так вышло, Гордеев объяснять, разумеется, не стал. Фильштейн же продолжал твердить, что Альбину не знает и, похоже, говорил правду.
— Тогда объясните, зачем послали за мной своих жлобов?
— Это была ошибка! — Голос адвоката стал тонким и высоким, он испуганно следил, как Гордеев разминает кулаки, похрустывая костяшками пальцев. — Я готов принести вам свои извинения…
— Ладно, извинения принимаются, а ответ — нет. Вы же не посылаете телохранителей бить всякого, кто пришел к вам в бюро с сомнительными рекомендациями?
— Нет, нет, но… Но вы задавали странные вопросы и вообще…
— Что вообще? Что? Я начинаю терять терпение!
— Вы заговорили об Англии, о моделях!
— И?
— Мы… я… в общем, я как раз занимаюсь юридической поддержкой одного проекта… «Русские жены». Это абсолютно законная, но не совсем этичная процедура. И среди моих клиенток довольно много не слишком удачливых моделей, у которых нет за душой ничего, кроме фигуры и сексапильности. И когда вы спросили про модель и упомянули Англию, я занервничал.
— Девушки выходят замуж за доверчивых англосаксов? — усмехнулся Гордеев. — Потом разводятся, отхапывая денежки, а вы осуществляете юридическую поддержку, составляете брачные контракты, подкладываете новоиспеченным мужьям в постели шлюх, проникновенно толкаете речи в суде?..
— Нет, нет! Все не совсем так! Просто у нас недавно возникли некоторые затруднения… еле удалось все уладить себе в убыток, чтобы только сохранить репутацию. А тут являетесь вы и начинаете задавать странные вопросы… Все это на самом деле так, я говорю чистую правду!
— Хорошо, будем считать, что я вам верю, и то, что происходит сейчас, тоже досадное недоразумение. Просто одна ошибка повлекла за собой другую.
— Конечно, конечно! — затараторил адвокат. — Вы меня правда отпустите?
— Думаю, да. И надеюсь, вам не нужно объяснять, что все это вам просто пригрезилось — перепили пива, перегрелись на солнце… Но на всякий случай, чтобы точно никаких нехороших планов на мой счет у вас не возникло, вам будет полезно помнить, что этот наш разговор я записал, как и вчерашний. Только на этот раз ваших жлобов здесь нет, пленку отобрать некому, и я в любой момент смогу передать ее в коллегию адвокатов, в прокуратуру или журналистам и похоронить окончательно вашу репутацию, которую вы с таким трудом спасали.
Гордеев еще одним ударом вырубил адвоката, снял с трубы, привел в порядок его одежду, вернул на место ремень, даже растер покрасневшие запястья, чтобы следы от ремня побыстрее исчезли. Бесчувственное тело он уложил на пол около умывальника. Нужно было уходить, но Гордеев еще заглянул в портфель Фильштейна — на всякий случай. Ничего интересного, кроме фляжки коньяка, он там не обнаружил. Зато коньяку щедро плеснул адвокату в рот и, не скупясь, обрызгал его костюм — ну, перепил человек и заснул в туалете…
Затем он тщательно протер платком все поверхности, к которым мог прикасаться, самодельную табличку спрятал в карман и спокойно покинул «Снукер».
