— Предлагаю до завтра не ждать, — заявила Брусникина. — Предлагаю все проверить прямо сегодня.
— Отлично, — поддержал Воскобойников. — Значит, на том и порешим. Сегодня составлю для федерации меморандум, завтра передам по инстанциям. А вообще, Колпакова нужно сдавать опростоволосившимся следователям, пусть берут его за жабры.
Дверь за Воскобойниковым закрылась. Некоторое время все молчали.
— А Колпакова, между прочим, в связи с гибелью Болотникова не допрашивали, — заметил Гордеев. — И даже когда допрашивали по Мельнику, наверняка Болотникова не поминали: зачем травмировать его и без того неустойчивую психику пустыми разговорами? И мне кажется — нет, я просто убежден, — Колпаков вообще не в курсе, что Болотников мертв!
— Ну, это вы, пожалуй, загнули, — хмыкнул Савелий Ильич.
— Почему загнул? — возмутился Гордеев. — Помните, Евгения Леонидовна, в первом разговоре с нами Колпаков сказал, что скоро станет знаменитым? Что он имел в виду? Я думаю, Болотников обещал ему славу Герострата. Объяснил: надо, мол, немного выждать, естественно, встречаться нельзя ни под каким предлогом…
— Вы еще вспомните, что в кабинете у Болотникова куча книг по психологии и психиатрии! — воскликнула Брусникина.
— Вот именно! Наверняка там было что-то и про олигофренов. Я даже нечто такое листал…
— Это опять же может оказаться совпадением. По логике вещей Болотников должен был бы убрать и Колпакова…
— Но подумайте, — убеждал Гордеев, — как он мог его убрать, если сам к тому моменту был уже мертв? И еще подумайте о торжестве правосудия. С одной стороны, Колпакова признают невменяемым как пить дать и отправят в психушку, которая для него и так дом родной. С другой стороны… С какой стати убийство должно сойти ему с рук?! Славы он хотел — соображал! А вспомните, как он на вас пялился?!
— Юрий Петрович! — возопил Савелий Ильич. — Так нельзя! Нельзя так! Неужели вы и вправду могли возомнить себя носителем высшей справедливости?! Для этого есть…
— Не буду, Савелий Ильич, не буду, — рассмеялся Гордеев. — Только про суд и правовое государство не начинайте, хорошо?
— Мы строим замки на песке, — сказала Брусникина. — Какой смысл рассуждать о наказании для Колпакова, если мы не уверены, что он виновен?
Гордеев согласно кивнул:
— Значит, нужно убедиться в этом. Или в обратном.
— Едем в „Хилтон“? Нет. Вначале к Гончаровой. Посмотрим книги.
— Вы считаете это необходимым? — Гордеев мгновенно забыл и о Колпакове, и о Болотникове с Воскобойниковым. Новая встреча с Валерией? Да еще в присутствии Брусникиной? Гм-гм… Он ведь ей так и не позвонил.
— Разумеется. Это может решить все вопросы. Возможно, избавит нас от необходимости встречаться с Колпаковым.
13
— Юрий Петрович! Какой приятный сюрприз! — Гончарова была в халатике, с накрученным на голове полотенцем, видимо, только что вышла из ванной. — Что же вы не звонили?
— Понимаете, Валерия… — промямлил Гордеев.
Любовь-морковь, значит, усмехнулась про себя Женя, неужели охмурила, заморочила? А она еще удивлялась, что это Гордеев всю дорогу сам не свой? Плетется, словно агнец на заклание. Ничего не видит, ничего не слышит, ничего никому не скажет, глаза и уши задраены, погружен в себя.
— У нас к вам небольшая просьба. — Женя выступила из-за спины коллеги, и сладенькая улыбочка с лица Гончаровой немедленно стерлась.
— Вы не один?.. — протянула она.
— Валерия, позвольте, мы посмотрим книги в кабинете Богдана? — явно оправдываясь, объяснил просьбу Гордеев.
Гончарова только махнула рукой в сторону кабинета: дескать, валяйте, и двинулась на кухню, не собираясь демонстрировать неискреннее гостеприимство. Но стоило им войти в кабинет, как из кухни донеслось:
— Юрий Петрович, можно вас на минуточку?!
Гордеев, понуро пожав плечами, вышел. Разговора, конечно, слышно не было, а жаль, жаль. Ну, ладно. Женя обследовала полку с книгами по психологии. Их было порядка тридцати — от тонких популярных брошюрок до толстых монографий. Ни в одном названии слово „олигофрения“ не встречалось. Женя наугад просмотрела оглавления в двух наиболее толстых томах и не увидела ничего нужного. Если перелистывать каждую книжку, можно застрять тут до утра.
— Юрий Петрович! — позвала она.
Гордеев примчался заметно повеселевший.
— Ну, как успехи? — спросила Женя. — Достигли консенсуса?
— В чем?
— В личной жизни. Ладно, забудьте. Какую книжку вы читали?
— Сейчас… — Он прошелся пальцем по корешкам и выдернул средней толщины монографию „Вопросы практической психологии“. — Кажется, эту.
— Юрий Петрович! — капризно вскрикнула с кухни Гончарова.
Гордеев сунул Жене книгу:
— Я сейчас.
Женя осмотрела фолиант вначале снаружи, нашла, что его, несомненно, читали, и даже много раз, — корешок на сгибе заметно потерт. И хоть уголки страниц не загнуты, щели между листами в книжке неодинаковые. Женя поставила книгу корешком на стол и, осторожно придерживая руками, позволила раскрыться, как ей захочется. Книжка распахнулась, обнаружив закладку — старый билет в театр. Женя перечитала обе страницы — нет, глава посвящена детским психозам и ни о слова об олигофренах. Ладно, еще закладка? Так… Да, черт возьми!
"…олигофренам в большой степени свойственны апатия, пассивность или, наоборот, неадекватная активность. Конформность сознания, гипертрофированная внушаемость, стремление подчиниться часто приводят к тому, что олигофренов используют в своих целях преступники, злоупотребляя их внушаемостью».
«Высочайшая имитативность, свойственная нормальным детям в доречевом периоде, при патологиях не исчезает, а сохраняется на том же уровне. Глубокие олигофрены — идиоты и имбецилы — в необычайной степени имитативны по сравнению с нормальным человеком. Феноменальная имитативность наблюдается подчас у микроцефалов. Подражание имеет даже больший размах и диапазон, чем у обезьян, в том числе у их детенышей…»
— Юрий Петрович!
Это вырвалось само собой, и только потом Женя подумала: бедный Гордеев, мечется, как козлик между двумя вздорными бабами.
На этот раз они пришли вдвоем. Гончарова остановилась на пороге, подперла плечом дверной косяк, всем своим видом давая понять, что они слишком испытывают ее терпение. Женя показала Гордееву нужные абзацы и заверила хозяйку:
— Мы уже уходим.
Гордеев, прочитав, хотел было вернуть книгу на место, но передумал:
— Валерия, а можно мы это одолжим у вас?
Гончарова презрительно отмахнулась, дескать, берите, ради бога.
— И последняя просьба, — сказала Женя. — вы не могли бы одолжить нам еще фотографию Богдана?
