— Опять началось, — проворчал Заставнюк, глядя в окно, и до Гордеева только теперь дошло, что заунывный свист в ушах не результат вчерашних приключений, а рецидив ночной снежной бури.
Чтобы не травмировать Савелия Ильича ненормативной лексикой, к которой почти наверняка придется прибегнуть в разговоре с Норинским, Гордеев вышел в коридор и позвонил по сотовому.
— Да, секундочку, — ответила незнакомая женщина.
Гордеев решил было, что неправильно набрал номер, но потом различил сквозь офисный шум знакомый голосок с прононсом. Норинский разговаривал еще по двум линиям, одновременно перекрикиваясь с кем-то, видимо, в соседней комнате. Секундочка длилась минуты две, после чего Норинский попросил другого собеседника обождать и взялся за мобильник:
— Я слушаю.
— Это Гордеев! — произнес Юрий Петрович угрожающе. — Выйдите в другое помещение, где вам никто не помешает.
— Ну, что еще? Я же только разговаривал с вашей Брусникиной, вы что, нанялись меня от работы отрывать? Одна приходит, другой звонит…
Что делала Брусникина в офисе у Норинского, Гордеев даже представить себе не мог, но размышлять сейчас об этом — потерять кураж, настроение. Потом выяснится. А гада надо давить немедленно, не отходя от кассы!
— Значит, нанялись!
— Я перезвоню позже.
— С того света перезвонишь.
Норинский наконец проникся, всполошился:
— Что-то случилось?!
— Хотите со всеми поделиться новостью?
— Сейчас!
Гордеев услыхал, как хлопнули одна за другой несколько дверей.
— Да?! — теперь голос Норинского отдавался эхом, судя по всему, он вышел на лестницу или в курилку с голыми стенами. — Что случилось?!
— А вы не знаете? — Гордеев издевательски усмехнулся в трубку.
— Нет.
— Мельник мертв, Болотников мертв, Гуревич на волосок от смерти, а один близкий друг Болотникова много знает, но до сих пор жив.
— Не понял!
— Чего тут не понимать?! — Гордеев выдержал паузу. — Кто вложил деньги, между прочим, не свои, в осетровский проект? Кто с самого начала знал, что осуществляют этот проект бравые вояки? Кто не мог не знать, что у вояк у этих с Осетровым общий интерес? Кто не мог не знать, чем славен Осетров? Не знать того, что он любит выигрывать любой ценой и не стесняясь в средствах! Кто не мог не догадываться, что обычно разрабатывают военные?
— Это я, что ли?
— Ну не я же?! Если до сих пор не подозревали, чем обычно занимаются военные, я подскажу. Они оружие делают. Это такая штука, из которой можно кого-то убить или ранить. А если оно новое, его нужно испытать. Если секретное — со всех осведомленных взять подписку о неразглашении. А если испытания прошли не совсем удачно, гражданским не положено об этом знать. А если оружие и новое, и секретное, и при испытаниях погибли люди, и скандал до сих пор не разгорелся только потому, что один незаинтересованный гражданский пока помалкивает, тогда что?
— Там не было военных! — возразил Норинский не вполне уверенно. — Они бывшие военные, их взяли не из-за этого…
— Чего?!
— Ну, в каком-то смысле из-за этого. Была уже готовая шарашка: программисты, системотехники, математики-прикладники, короче, то, что нужно.
— Нужно для чего?
— Для разработки шахматной программы. Богдан, когда узнал, крыл Осетрова по-черному, часа два мне доказывал из общих соображений, что он шарлатан, выставил кого-то на много лимонов, а нового в его компьютере на копейку. А через несколько дней, через неделю максимум, снова мне вдалбливал с вечера до пяти утра теми же самыми словами: ему объяснили детали, и он въехал. Осетровский компьютер — бомба! Он всегда был такой: сначала ляпнет, потом разберется…
В конце коридора появилась Брусникина, и, возможно, из-за этого, а может, почувствовав, что Норинский оправился от шока, Гордеев прекратил давить нахально:
— И тем не менее вы положились на его слова, когда речь зашла о серьезных деньгах?
— Если Богдан вникал, он уже отвечал за базар. И вообще, меня интересовала не игровая сила шахматного компьютера, а его раскрутка, реклама. Тут все было путем. Если бы не форс-мажор, был бы гарантированный подъем, минимум пятьдесят процентов прибыли независимо от результата матча.
— Если вы обманываетесь, я скоро об этом узнаю, — сказал Гордеев вместо «до свидания», — а вы нет.
4
Шахматные компьютеры: альтернатива или шаг в пропасть?
Покойный уже ныне русский гроссмейстер Мельник как-то заметил, что шахматы, как любовь и музыка, обладают способностью делать человека счастливым и… несчастным.
Многие профи не любят играть с компьютерными «монстрами». Не секрет, что машина ничего не зевнет и не подставит, тактику она видит далеко вперед, и игра превращается в бесконечную ходьбу по минному полю. Поэтому каждая победа человека над машиной — это маленький стратегический шедевр. Мало нащупать ее слабые стороны, надо уметь воспользоваться ее промахами! Привычные для человека оценки («хуже», «лучше», «с атакой») здесь не в ходу — необходим точный математический расчет.
Представим себе такую ситуацию: компьютер играет инкогнито в турнире ранга Линареса. Тогда его противники не смогут провести специальную антикомпьютерную подготовку и такая программа, как, например, «Дип Фриц», «Джонатан Свифт» или «Владимир I», сможет занять одно из первых мест. С другой стороны, они получат бесценный опыт.
А вот какой опыт извлекается из противостояний типа «Компьютер — другой компьютер» — понять вообще невозможно. Например, недавний матч между компьютерами «Фриц» и «Свифт» был очень оригинальным, так как первые 5 партий подряд выиграл «Свифт». Юмористически выглядит предложение «Фрицем» ничьей в 22-й партии при счете 11,5:9,5 в пользу соперника. Однако его «железный друг» отказал, а затем… и проиграл эту партию.
Можно представить себе развитие событий и в несколько ином направлении.
Компьютер иногда играет так, что поначалу ставит в тупик любого аналитика. Сразу и не поймешь, почему машина сходила так, а не иначе. Например, любой шахматист-детсадовец, играя против такого сильного мастера, как Болотников, не стал бы ввязываться в «берлинскую» партию, на которой тот не одну собаку съел. Компьютер тем не менее это сделал, более того, в ходе дебюта сыграл совершенно неканоническим образом. Не может быть, чтобы он чего-то не заметил. Потом-то, конечно, стало ясно почему, и Болотникову стало откровенно нехорошо. Человек до такого хода не додумался бы. Зачем человеку ходить р4, если можно сыграть 25.Kpg2? Чего же боялся компьютер? Это самое интересное! Ясно, что он чего-то боялся. Что, машина не видела, где белым прорываться, когда слон черных через h4 перейдет на е1? Но «не видеть» она не могла. Человек видит позицию, как в свете фар темную дорогу, и, разумеется, чем дальше — тем хуже, поскольку все больше устает. А компьютер любую позицию видит так же ясно, как человек — после первого хода. Человек между ходами думает, а компьютер ставит себе позицию на экран — и видит. Поэтому нельзя говорить, что компьютер играет в шахматы. Происходит соревнование по совершенно разным дисциплинам: у человека — бег с препятствиями, а у компьютера — гладкий бег. Но человеку тем не менее интересно проверить, сумеет ли он перехитрить этого всевидящего монстра. И, возможно, ситуация не так уж и безнадежна для человека.
