Сумка была полна фруктов, из которых торчали горлышки бутылок.
— Вы, вероятно, еще куда-то собирались сегодня? — уже с откровенным сарказмом заявила Наталья Павловна.
— Да нет же! Вот ведь папка с документами!
Все-таки они молодцы с Филиппом. Не зря сняли копии со всех материалов!
Папка была торжественно вынута из сумки и с той же серьезностью передана в руки верховной белоярской судьи.
А что касается остального содержимого сумки, то Гордеев нахально, не спрашивая разрешения, прошел на кухню, где обе бутылки поставил на холодильник, а фрукты просто высыпал на стол. Бесцеремонно, как у себя дома. На недоуменный взгляд хозяйки пояснил:
— У вас же наверняка нет времени таскаться по базарам. А у меня здесь обнаружились нечаянно старые знакомые, которые, зная и мою вечную занятость, не сочли за труд снабдить меня всей этой красотой.
— Интересно, что ж это за знакомые такие?
— А это, знаете ли, связано, к сожалению, с профессией. Вот вы, к примеру, отправляете людей, куда им следует отправиться. А мы, адвокаты, и я в том числе, помогаем им избегать такой участи. Вы совершаете, конечно, более справедливое дело, а помнят и благодарят почему-то больше нас. Как говорил один мой приятель — великая несправедливость судьбы. А что поделаешь? Вот и встретился один из тех, кого я выручил в свое время. Я его не узнал, а он, оказывается, запомнил. Он мне благодарен, я ему. Так и живем. — Гордеев с грустью посмотрел на хозяйку. — Только учтите, фрукты немытые.
— А это вы зачем привезли? — Она показала на бутылки.
— Подумал, что вдруг вы пожалеете командированного и захотите его чайком угостить.
— Так чаем же, а не…
— А по такому холоду чай очень хорошо коньячком разбавлять. Самую малость. Не пробовали?
«Ну давай же, давай, расслабляйся понемногу! Хватит держать себя в шорах! Ты ведь женщина, а не только судейский работник…» — мысленно уговаривал Толмачеву Гордеев.
— Ладно, оставим пока… Пройдемте в комнату! — Сказано это было таким тоном, будто Гордеева приглашали в камеру пыток. Уж лучше бы сказала тем же тоном: пройдемте в койку! Куда больше пользы делу!
В самой большой комнате, которая, вероятно, называлась здесь гостиной, стоял стол под тяжелой скатертью и вполне современные резные стулья. Наталья Павловна отодвинула один из них, села, жестом пригласила сделать то же самое и Гордеева, после чего раскрыла папку и стала читать собранные материалы.
— У меня, к сожалению, здесь нет показаний подозреваемого в убийстве, как не имеется и актов проведенных экспертиз, следователь Антон Антонович Сериков не разрешил мне делать выписки. Ну, это в конце концов его право. Или прихоть, как хотите…
— Я их видела, — походя заметила Толмачева, быстро, но внимательно, в общем, очень профессионально проглядывая бумаги.
Пока она читала, листала, снова к чему-то возвращалась, Гордеев от нечего делать принялся рассматривать комнату. На стене, над стареньким пианино, висел портрет в деревянной черной рамке. На фотографии был изображен подполковник средних лет с несколько угрюмым взглядом. Видно, был он высокий и очень худой. Щеки втянутые, будто у туберкулезника. Вспомнил историю пропажи мужа Толмачевой. Так вот каким он был, этот несчастный мужик? Не шибко симпатичный.
Заметив его интерес к фотографии, Толмачева сказала:
— Это мой муж… Его нет.
— Я знаю, — тихо ответил Юрий Петрович.
— Да, у нас все абсолютно всем известно. — Она вздохнула.
— Терпеть не могу обсуждать людей, которых не знаю, но… по-моему, он был угрюмым человеком. Не так? Или ему в чем-то не повезло.
— Вы правы… — сказала она, переворачивая очередную страницу.
В чем конкретно прав — неважно. Главное, совпали взгляды.
Наконец настал момент, когда Наталья Павловна перевернула последнюю страницу, подумала и закрыла папку.
— Здесь много эмоций… — сказала она.
— Да, но это всегда так нравится присяжным.
— Вы так хотите нравиться? — иронично удивилась она.
— Честно? — улыбнулся он. — Я никак не хочу. Моя задача — освободить невиновных. А виноватых искать — это дело следственных органов. Зачем же мне подменять их?
— Но… вот же! — Она положила ладонь на папку. — Целое дело собрали.
— У меня есть друзья, Наталья Павловна. В Москве. Они работают в частном охранно-розыскном агентстве. Называется «Глория». Под патронажем, если так можно выразиться, начальника Московского уголовного розыска генерала Грязнова. Кстати, иной раз услугами этих ребят приходится пользоваться даже Генеральной прокуратуре. К слову, первое освобождение Минаева — это отчасти и их инициатива. Так вот, мои друзья, когда требуется, проводят в интересах защиты моего клиента некоторые разрешенные им законом следственные мероприятия. Чтобы составить полное представление, так сказать…
— Вы оставляете это мне, — сказала Толмачева, поднимаясь. — А теперь что же… Мне и в самом деле неудобно отпускать приезжего человека без чашки чая. Как вы полагаете, ведь это будет просто некрасиво, да?
— Я считаю, — убежденно заявил он, — что это будет вообще, извините за мою невольную горячность, черт знает что!
— Батюшки мои! — красиво всплеснула она руками и прижала ладони к слегка зардевшимся щекам. — Какой темперамент!
— Ах, ваша честь, если б вы только знали!..
— Оставьте вы эти глупости! Мы же не в судебном заседании!
— Слушаюсь, ваша честь, — смиренно склонил голову Гордеев. — Все, больше не буду. Казните, если еще раз посмею. — Он опустил голову еще ниже и почувствовал на своем затылке ее ладонь. Толмачева шутливо потрепала его по волосам и ласково шлепнула по щеке, будто расшалившегося ребенка.
И они отправились на кухню пить чай. Гордеев настоял на том, чтобы в чашки и в самом деле подлить коньячку. Она, смеясь, отгораживалась от него выставленными вперед ладонями, потом все-таки достала крохотные рюмочки. Потом они разрезали душистую дыню, разломили на части пару гранатов — совершенно черных, до того красных, вымыли груши, яблоки, кисти лилового крупного винограда. Мелкие рюмки незаметно, словно сами по себе заменились более вместительными. Наталье Павловне уже не надо было делать вид, будто ее что-то смущает: щеки раскраснелись, глаза засверкали, даже голос стал певучим и глубоким, каким говорят обычно очень страстные в любви женщины. Ну а губы, на которые еще в суде обратил особое внимание Юрий Петрович, — пухлые и яркие, они вдруг в какой-то момент стали такими зовущими и такими беззащитными, что… Словом, Гордеев, как всякий уважающий себя мужчина, не мог немедленно не кинуться со всей присущей ему страстью и отвагой защищать их…
Век бы не уходил…
Но скоро должно было начаться утро. Не рассвет, нет, а именно утро, когда еще темно, а люди уже начинают собираться на работу. Пора было и Гордееву покидать гостеприимный кров. Наталья не разочаровала его, выплеснувшись, что называется, до донышка. Истомилась, поди, истосковалась. Век-то бабий кончается, а что ей осталось? Квартира эта? Автомобиль? Должность почетная? А зачем все это, если по ночам-то одна-одинешенька?…
