Даже самую малость сыграли в смущение, когда Галочка наивно заметила, что разговор здесь, пока она приводила себя в порядок, был очень эмоциональным и громким, но она далеко не все поняла и теперь просит объяснить ей, что они думают по поводу петиций.
Что они думают? А то и думают, что господин Гусаковский совершенно откровенно пытается убить сразу двух зайцев: и защитить, и откреститься — одновременно. Но так, к сожалению, или, скорее — к счастью, не бывает. Уши торчат!
Оказывается, то, о чем рассуждали теперь сыщики, никому в Белоярске даже и в голову не пришло. И хотя там у заводчан отношение к Гусаковскому, мягко говоря, было прохладное, именно это его письмо как-то даже вдохновило заступников Минаева. Вот уж чего они не ожидали от своего губернатора, который, как известно, с самого начала был на ножах с новым директором «Сибцветмета». И даже обрадовались такой поддержке, полагая, что времена ссор наконец прошли и теперь можно работать спокойно, без нервотрепки.
Было заметно, что разочарование всерьез расстроило милого сибирского гонца. И чтобы снять ненужное напряжение, высказали общее мнение, что в принципе ничего опасного для Минаева в губернаторском послании не содержится. Ну и бог с ним.
Вставал более серьезный вопрос: кто передаст письмо дальше? Ну, копии необходимо оставить для суда. Оригинал, согласно желанию подписантов, должен направиться в администрацию президента. Еще копия — в правительство. Пусть. Раз об этом пишут в «шапке», в обращении, — значит, так хотят. А вот в Думе волю трудящихся, по идее, должен был представлять их депутат, то есть Владимир Яковлевич Журавлев. Но хорошо ли это? Станет ли Журавлев немедленно выгораживать человека, которого, скорее всего, сам и постарался посадить? Да и вообще, может быть, имеет смысл какое-то время еще подержать его в неведении? Пусть-ка обращения наверху успеют сыграть свою роль! А начнет возмущаться, всегда нетрудно задать встречный вопрос: как, разве вы не получали? А мы до вас дозвониться не смогли, так пришлось на ваше имя в отделе поступающей в Думу корреспонденции оставить. Как, и оттуда не передавали? Ну тогда вот вам немедленно копии! Их у нас много!
И пошел ты к чертовой матери! Примерно вот так.
А в администрацию как доставить? В этом вопросе, сказал Гордеев, он очень рассчитывает на Костю.
— Дядь Костя — это верный вариант, — тут же подтвердил Денис. — Я бы предложил его и на Белый дом заодно задействовать. Вы же сами хорошо знаете, что если дядь Костя попрет, его и танком не остановишь.
Пока смеялись, представляя себе такую картинку, Галочка приникла к Юрию Петровичу и шепотом спросила: а кто это такой — дядь Костя?
Продолжая смеяться, Гордеев ответил, что это заместитель генерального прокурора России, которого там, наверху, и знают, и ценят иной раз гораздо выше самого генерального. А «дядь Костя» он потому, что Денис для него вроде как любимый сын. В общем, если повезет, еще и познакомишься…
Для Галочки такой факт был, что называется, выше крыши! Вон с какими людьми тут запросто! Это тебе не Белоярск занюханный, где страшней Гусаковского и зверя нет. Она высказала это свое мнение, чем, естественно, вызвала новый приступ веселья.
Все ей здесь нравилось: и люди хорошие, и необычное, и очень вкусное угощение, и сама дружеская атмосфера — серьезная и деловая, хотя и с подковырками, юмором, искренним смехом. Прикидывая теперь, как бы выглядел в этой компании Евгений Елисеев, которого, в силу необходимости, Галочке уже удалось узнать как человека, она подумала, что он бы здесь, пожалуй, не задержался. Почему? Может быть, как раз по той причине, о которой ей вскользь сказал Юрий еще в аэропорту. Она уже тогда поняла, что адвокат не доверяет, как ни странно, лицу, уполномоченному представлять того человека, которого он взялся защищать. И уж если доводить мысль до логического завершения, как недавно это сделал, сидя уже в машине, Юрий Петрович, то вот здесь, в этом уютном холле, истинных друзей у Минаева или тех, кто за него искренне болеет и старается помочь не словами, а конкретными делами, гораздо больше, чем в том же «ближнем кругу». Как опять же заметил Гордеев.
И так тепло ей вдруг стало, так спокойно! Она поняла, что дело освобождения ее шефа, в котором она и в самом деле души не чаяла, в надежных руках.
А что касается «души не чаять», то надо реально смотреть на вещи. Сколько всяческих, и даже не всегда приличных, намеков ей уже пришлось выслушать! Сколько видеть кривых и сальных улыбок! А ведь дело-то простое: ну в самом деле любит она Алексея Евдокимовича — как старшего, умного, опытного. Как отца, может быть. Как толкового наставника. Но у нее никогда и мысли не возникало о той постели, где, по мнению иных посторонних, они с Минаевым должны были проводить время. Да если б и так — кому какое дело! Вон и Елисеев — тоже кривит свою морду, а у самого глазки-то посверкивают! И в башке наверняка лишь одна мыслишка и водится… Как всякая красивая и уважающая себя женщина, Галина Федоровна Сергейченко прекрасно знала свои возможности и видела свое отражение в глазах постоянно окружавших ее мужчин. И тайн в этом смысле для нее не существовало, не девочка давно уже. Конечно, хотелось счастья. Но пока не попался он — ее единственный, ради которого бросила бы к черту все эти свои секретарские дела и завилась бы вечным хвостиком… Скоро кончится третий десяток, а человека, чтоб за него зацепиться, все нету. Есть умные, есть красивые, да маловато добрых. И всякий сперва хочет свое получить, а уж потом решать — то или нет…
Грешным делом подумала, что вот Гордеев, кажется, из тех, кто ближе других к идеалу, который она сама себе придумала. Как-то сразу почувствовала его, и стало просто и легко. И предложение его пожить какое-то время у него тоже приняла с замирающим сердцем. Подумалось: а вдруг?…
А еще ей очень понравилось, как он разговаривал с ней — тактично и доверительно. Ну да, он же адвокат, им, наверное, иначе и нельзя — клиенты разбегутся…
Думая о своем, сокровенном, Галочка старалась внимательно слушать, о чем рассуждали сыщики. И из общей картины, которая достаточно зримо вставала перед ее глазами, она начинала понимать, что минаевское дело, возникшее по чьей-то определенно злой воле, в настоящий момент находится действительно в надежных руках и за судьбу «несчастного» — это надо же! — директора можно не беспокоиться. Правда, каждый день, проведенный в тюремной камере, любому добавит седых волос. Но тут уж ничего не поделаешь, недаром же говорят, что от сумы да от тюрьмы зарекаться нельзя.
Но если дома, в Белоярске, положение здесь, в Москве, рисовалось ужасным и почти безнадежным, то сейчас Галочка поняла: нет ничего безнадежного, зато есть справедливость, и каждый в конечном счете получит то, чего заслуживает.
И совсем другими глазами смотрела она теперь на своих, на белоярцев, на того же Игоря Платоновича, проявившего вдруг бурную активность. Но активность, вовсе не связанную с высвобождением своего друга и шефа из тюрьмы. Он немедленно занялся совершенно посторонними административными делами. Хотя, конечно, эти проблемы никогда не бывают посторонними, не важными. Но ведь есть же ситуации, когда забота о человеке становится на первое место. А Игорь как бы облегченно сбросил именно эти заботы на ее, Галочкины, плечи и тем удовлетворился. Разве что спрашивает время от времени: ну что там у тебя? — и тут же, не дослушав, убегает, уезжает — в краевую администрацию, еще куда-то, где совершенно необходимо его срочное присутствие. И что касается всей этой беготни… Лишь сейчас, вот тут, у круглого стола, заставленного тарелками с экзотическими морепродуктами и легкими, почти безалкогольными напитками, она наконец поняла: это было имитацией деятельности, рассчитанной исключительно напоказ.
