Часть первая
1
— Юрий Петрович, а вы любите арбуз?
— Вообще-то я больше люблю дыню.
— Я тоже! — почему-то обрадовалась женщина по фамилии Феофанова.
У адвоката Гордеева в кабинете сидела странная клиентка. Собственно, Юрий Петрович клиенткой ее признавать отказывался, но она настаивала. Это была крупная женщина лет сорока с копной рыжих волос — крашеных или своих, Гордеев определить затруднился.
С недавних пор Гордеев работал в ближнем Подмосковье, даже, как говорили его друзья, в ближайшем. И это накладывало определенный отпечаток на его взаимоотношения с клиентами. Если в Москве все было в значительной степени обезличенно, рационально и динамично, то в подмосковных Химках к нему шли люди с самыми невероятными юридическими проблемами или вообще с отсутствием таковых. Правда, сами они так не считали. Гордеев уже начал приходить к мысли, что провинциальный адвокат для них что-то вроде семейного доктора.
— Скажите, Юрий Петрович, а в какой московской тюрьме лучше сидеть?
Гордеев бросил на Феофанову быстрый взгляд.
— Странный какой-то вопрос.
— Ну почему же? — спокойно возразила женщина. — Вы ведь адвокат, вы наверняка все эти СИЗО хорошо знаете. И потом, это же ваша работа — давать советы своим клиентам.
Гордеев подумал, что не так уж она не права.
— Ну что же… Пожалуй, принципиальной разницы нет.
— Да быть такого не может!
— Уверяю вас, это не слишком важно — на первом этапе, по крайней мере. Все зависит от человека, который туда попадает, — как он себя поставит, каков у него характер, ну и от тех, конечно, кто остался на воле и о нем заботится.
Действительно, кто-кто, а адвокат Гордеев хорошо знал, что в следственных изоляторах условия содержания и потребности арестантов в целом схожи. Наиболее терпимые условия содержания из всех московских СИЗО были в пятом и шестом. Матросская Тишина, он же изолятор номер один, конечно, был похуже. Гордеев так и сказал загадочной клиентке. Контингент, содержащийся в этом изоляторе, более неоднородный, чем в других СИЗО, больше бомжей, а сама тюрьма гораздо теснее — камеры обычно заполнены под завязку, вентиляция плохая. В общей камере временами содержится до ста заключенных при норме тридцать человек, так что отдыхают в две-три смены. Люди с большим тюремным опытом и стажем, естественно, живут получше, но и это необязательно. С другой стороны, отношение к заключенным со стороны администрации помягче, и условия неформальных отношений между заключенными и охранниками проще. Так что, в общем, одна тюрьма другой стоит.
— А в Бутырках? — спросила рыжая.
— В Бутырках тоже не сахар: в общей камере тридцать два — тридцать четыре спальных места, а содержится, как правило, от сорока до семидесяти человек. Но законы преступного мира соблюдаются там строго, а поэтому право на сон, пайку и гигиену всем гарантировано.
— То есть, если мой муж туда попадет, ничего страшного с ним не случится?
— Ваш муж?
— Ну да.
— А что с ним?
— Вы ответьте на вопрос, пожалуйста.
— Хорошо. Когда он попадет в камеру, его снабдят всем необходимым на первое время, успокоят, подскажут, как связаться с волей. Это соблюдается обязательно.
Между прочим, Гордеев всегда старался передать своему клиенту в СИЗО два-три килограмма чаю и побольше сигарет (двадцать — тридцать пачек сигарет с фильтром и пятьдесят — сто пачек «Примы»). Он хорошо знал, что это помогает чувствовать себя уверенно. В тюрьме это больше чем деньги. Конечно, имеет смысл передавать и деньги, немного: пятьсот — семьсот рублей. Имея деньги, в первые дни жить гораздо проще. Они требуются заключенному, чтобы уделить внимание элите воровского мира. Порядок этот общепринят для всех, его соблюдение — дань уважения, характеристика нового заключенного на первое время.
Юрий Петрович, зная, как бывают шокированы и растеряны поначалу родственники всем происходящим, стремился всегда сам предпринять первые шаги. Как правило, после получения первой дачки человек понимал, что о нем не забыли, и начинал строить свой тюремный быт самостоятельно.
Но в данном случае непонятно было, о чем, собственно, идет речь.
— Простите, — кашлянул Гордеев. — Разве у вас есть такая возможность — выбирать тюрьму? И может быть, наконец скажете, что у вас случилось?
Посетительница немного помялась, потом вздохнула тяжело.
— Ну «что случилось», «что случилось»… Просто я хочу его посадить.
Лицо опытного адвоката ни единым движением не выдало реакции. Слышать приходилось всякое, и в этом кабинете тоже. Так что Юрий Петрович зашел с другого бока — он видел, что женщина нуждается в диалоге.
— А почему вы думаете, что у вас все-таки будет такая возможность — выбирать?
— Ну как же, если я дам на него показания, приплету там чего-нибудь, что вы мне подскажете… что я его боюсь, что детям неспокойно, попрошу упрятать куда-нибудь подальше… или, наоборот, поближе… Мне же пойдут навстречу?
— Хм… А вы действительно его боитесь? И детям неспокойно?
— Да все в порядке с детьми, — с досадой отмахнулась она. — И не боюсь я его ни капельки, не в том же дело!
— Так расскажите в чем.
— Ну просто сил уже никаких моих нет, терпения не хватает! Юрий Петрович, миленький, давайте посадим его ненадолго, чтобы мозги гаду прочистить, а?!
Гордеев почувствовал, что его терпение тоже на исходе.
— На что у вас не хватает терпения? Почему вы думаете, что можете посадить мужа? И какую проблему это решит?
— Да хоть от телевизора отлипнет! Футбол свой проклятый не сможет смотреть! Ведь, с тех пор как мы «НТВ-плюс» поставили, просто никакой жизни не стало!
Итак, рыжая дама по фамилии Феофанова пришла жаловаться на своего мужа-болельщика, от которого ей совершенно нет жизни.
— И вы готовы его за это посадить?! — изумился Гордеев.
— Конечно, готова, — подтвердила Феофанова. — Ненадолго. На месяц. На два. — Она прислушалась к себе. — Ну, может, на три.
Гордееву стало по-настоящему интересно.
— А есть за что? — осторожно спросил он.
— Всегда найдется, — ни на секунду не задумываясь, ответила Феофанова.
Гордеев вспомнил одного прокурора, у которого эта фраза была любимой.
— Как-то вы немилосердны, — заметил Юрий Петрович.
Феофанова нахохлилась.
— А что же мне делать?! Прихожу с работы вообще никакая, а он у ящика развалился, я с ног валюсь, нет хотя бы сумки взять…
— А где вы работаете? — спросил Гордеев.
— Медсестра я, на станции «Скорой помощи». У нас там сейчас такой дурдом… А дома еще хуже!
