— Выходит, отказался?
— Само собой.
Теперь оставалось спросить главное.
— А на кого работал Ингуш? Серый пожал костистыми плечами.
— Точно, конечно, сказать не могу, но… Короче, то ли его родственник, нарисовавшийся в Москве, то ли просто земеля.
— А если точнее? — потребовал Хмелев. И добавил более настойчиво: — Колись, Андреич! От того, какова твоя память, твой срок зависит.
Судя по тому, насколько планомерно и обстоятельно сдавал Ингуша Серый, тот и сам уже понял это, и поэтому ответил, не задумываясь:
— Единственное, что я понял однозначно, так это то, что Ингуш ссыт перед своим земелей, причем сильно ссыт, а что касается его имени.
— Ну же, Андреич!
Хорошо зная Хмелева, Серый почувствовал в его словах практическое отпущение всех своих последних грехов, а, возможно, что и полную амнистию, и оттого сдал Ингуша без оглядок на прошлое:
— Он только один раз упомянул его имя. Хотя… даже не имя, а погоняло, да вот только…
— Андреич!
— Погодь, Виктор Петрович, погодь! — попросил Серый. — Вспомнить надо.
Он сжал голову руками и вдруг вскинулся, радостный.
— Вот! Что-то звериное. Не то собачье, не то волчье… Кийот, кажется.
— Может, койот?
— Точно, койот!
Когда Турецкий рассказал Голованову о результатах допроса квартирного вора по кличке Серый, которого в момент истины, то есть на квартирной краже взял Хмелев, Всеволод Михайлович даже не удивился этому. Но попросил Турецкого:
— Слушай, Александр Борисович, ты не смог бы по своим каналам прояснить личность некоего Али Декушева, кличка Койот? Причем, сверхсрочно. Фотографию высылаю по факсу.
— Что, тот самый? — удивился Турецкий. — И настолько все серьезно?
— Да. Боюсь, как бы еще не было крови.
— Агеев?
— Да. Если, конечно, мне не изменяет нюх.
Хорошо зная Голованова, который Бог знает с каких пор слыл в «Глории» мастером логических построений самых непредсказуемых версий, Турецкий замолчал, обдумывая сказанное Головановым, наконец, произнес негромко:
— А ты не ошибаешься… я имею в виду относительно охоты на Агеева?
— Хотел бы, чтобы все это было не так. А эта подстава с «Мерседесом», когда он ехал в свой «Геркулес»?… Короче, слишком много накладок и случайностей, чтобы поверить в их случайность.
— Но кому могла понадобиться его шкура?!
— Не знаю. Пока что не знаю, — поправился Голованов. — Но, судя по всему, он кому-то мешает жить.
— Ладно, — устало произнес Турецкий, догадываясь, что ничего более конкретного от Голованова он уже не добьется. Однако все-таки не удержался, спросил: — Когда Филипп дерется? Я имею в виду в кабаке?
— Его хозяин сказал, чтобы воскресный вечер он ничем не занимал. Работенка, мол, прибыльная наклевывается.
— А что за кабак?
— Пока не знаю.
Размышляя о неожиданно мелькнувшей догадке, которая не давала ему покоя, уже ближе к вечеру Голованов позвонил Цхиладзе. Долго думал, как лучше выстроить не совсем корректную фразу, но потом решил не темнить:
— Слушай, Вано, насколько я понял, ты перекрыл кислород для Койота только потому, что тот не соблюдал даже те немногие правила, которые существуют для ваших боев?
— И пускай еще спасибо скажет, что я об этом по Москве не разнес. Хотя и надо было бы.
— То есть, неоправданная жестокость?
— Если бы простая жестокость! — воскликнул Цхиладзе, для которого эта тема, видимо, все еще оставалась больной. — Он мог добивать даже тех, кто уже вырубился или был в полнейшем нокауте.
Он замолчал, видимо вспоминая особо неприятный для него бой, и негромко добавил:
— И видел бы ты в этот момент его рожу…
— Что, светилась блеском победы? — съязвил Голованов.
— Хуже! Он просто наслаждался тем, что мог топтать уже бесчувственного человека.
Теперь оставалось задать тот, главный вопрос, ради которого и завел весь этот разговор Голованов.
— А это проявление жестокости… оно было ко всем или. или все-таки выборочным?
Ушлый, как все спецназовцы ГРУ, к тому же прошедший школу выживания в Афгане и чудом оставшийся в живых, Цхиладзе понял, к чему клонит Голованов. Что-то пробормотал по-грузински и зло сказал:
— Баран!
— Кто?
— Я! Я баран!
— С чего бы вдруг?
— Я только сейчас подумал об этом!
— И?…
— У меня есть бойцы из бывших десантников, прошедшие Чечню… молодые, перспективные, но еще совсем зеленые… Вот их-то он и увечил, когда представлялась возможность.
Глава 12
В субботу вечером, перед самым концом занятий, хозяин «Геркулеса» пригласил Агеева в свой кабинет. За то время, что Филипп работал на Абдураимова, они как-то незаметно сблизились, стали понимать друг друга буквально с полуслова, и от Агеева не могло укрыться, что влиятельный хозяин «Геркулеса» делает на него ставку, как на будущего старшего тренера клуба.
Это было приятно и по-своему щекотало нервы.
Кивком показав на бар и получив утвердительный ответ, Абдураимов выставил на журнальный столик очередную бутылку столь любимого им французского коньяка, наполнил им бокалы и как бы провозглашая первый тост, то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес:
— Не раздумал еще деньжат нарыть?
Агеев только хмыкнул на это, и ухмылку его хозяин «Геркулеса» понял правильно.
— Тогда готовься на завтра, вечером. Есть возможность неплохую капусту срубить.
— Бои без правил?
— Да как тебе сказать? — усмехнулся Абдураи-мов. — И с правилами, и в то же время без правил. Короче, может, слыхал такое выражение: «Драку заказывали?»
— Ну.
— Так вот нам с тобой тоже заказали драку. В ресторане. Если согласен, пятьдесят процентов гонорара лежат в моем столе. Деньги вполне приличные, несмотря даже на то, что доллар тает, как льдинка на сковородке.
Агеев был согласен, однако все-таки не мог не спросить:
— Не «Метрополь», надеюсь?
— Не, — хмыкнул Абдураимов. — У нашего клиента на «Метрополь» кишка не потянет. Слышал про ресторан «Парис»? В Измайлово! Это, конечно, не звездный кабак, но и не рыгаловка. Так что, будешь доволен. К тому же, там уже все схвачено и за все проплачено.
— А если вдруг менты? — на всякий случай спросил Агеев. — Они же…
— Я же тебе сказал, — повысил голос Абдураи-мов, — все схвачено и за все проплачено. Менты подрулят, когда вы смоетесь из кабака. Короче, не первая драка и, надеюсь, не последняя.
