— Ладно, прощаю, — громыхнул добродушным баском Яковлев и тут же справился о здоровье Ирины Генриховны, чем явно озадачил Турецкого. Он то думал, что о его разрыве с Ириной знает добрая половина Москвы, по крайней мере той Москвы, которая находится в районе Бульварного кольца, а оно оказывается вовсе и не так.
И опять его пронзила неприятно-жгучая мысль о том, что может быть он действительно свалял дурака, когда приревновал жену к Антону Плетневу. Однако времени на самоанализ и самобичевание не было, — Яковлев ждал ответа, и он, промямлив что-то нечленораздельное, постарался как можно короче изложить причину телефонного звонка.
Замолчал было, однако вспомнив, что не сказал главного, устало добавил:
— Думаю, Ингуш не та фигура, чтобы просто так по чужим квартирам шастать. И если он…
— То есть, — видимо анализируя полученную информацию, уточнил Яковлев, — есть мнение, что он исполнял чей-то заказ?
— Совершенно точно.
— И не исключено при этом, что идет охота за Агеевым?
— Да.
— А Ингуш, выходит, та самая ниточка, зацепившись за которую, можно выйти и на заказчика?
— По крайней мере хотелось бы надеяться на это.
— Ну что ж, — нарочито устало вздохнул Яковлев, — поможем чем можем. Однако добро за добро.
— Господи, да в чем вопрос!
— Ну, во-первых, никаких незаконных действий, и передаете нам Ингуша сразу же, как только разберетесь со своими проблемами. А во-вторых… В общем, неплохо бы и коньячку бутылочку распить, а то ведь сколько времени только по телефону общаемся. Не гоже это, Александр Борисович, не гоже.
— Господи, да я…
— Ловлю на слове, — засмеялся Яковлев. — А пока что отдаю распоряжение относительно нашего подопечного. Короче, как в старые добрые времена: «Ждите звонка».
В трубке послышались короткие гудки отбоя, а улыбающийся Турецкий вдруг почувствовал, как радостно бьется сердце. Ничего подобного он не ощущал с того самого дня, когда узнал о своей судьбе. Впрочем, он даже припомнить не мог, когда пребывал в подобном состоянии в последний раз.
М-да, жизнь хороша и прекрасна, несмотря ни на что.
Он уже готов был позвонить и Ирине, однако не смог пересилить своей гордыни, своего собственного «я», решив про себя, что сначала, надо будет поговорить с Плетневым.
…Яковлев позвонил через два часа после их разговора. Спросил, затарился ли «господин Турецкий» армянским коньяком, после чего негромко произнес:
— А теперь по делу. У меня в кабинете сейчас подполковник, который знает вашего Лечу Декушева, как свои пять пальцев, и если еще осталась нужда в серьезной информации по Ингушу, то могу свести вас для разговора.
Нужда такая была.
Глава 8
Смахивая со лба капли пота, Ирина Генриховна «бежала» очередную дистанцию, однако вместо «приятной физической усталости», которую ей обещал обходительный тренер, на нее наваливалась злость на себя, «дуреху». Вместо того, чтобы в это время поехать к Турецкому, чтобы еще раз попытаться поговорить с ним об их дальнейших взаимоотношениях, чтобы не довести дела до окончательного разрыва, Господи милостивый, вместо того, чтобы хоть что-то делать для сохранения семьи, она, старая дуреха, делает вид, что бежит по ленте, а на самом деле. Скорей бы закончились все эти мучения, и она смогла бы снова заняться делом.
Впрочем, спроси ее, что за дело такое, которым она хотела бы сейчас заняться, Ирина Генриховна не смогла бы ответить. Дом, который она когда-то любила, с уходом Турецкого потерял для нее былую притягательность, превратившись чуть ли не в камеру-одиночку, а что касается агентства… Она шкурой чувствовала немой укор и осуждение со стороны близких Турецкому людей, и уже не могла выносить этого паскудного чувства, которое давило ее с утра до вечера.
Так что уж лучше педали, беговая дорожка и мокрая футболка, прилипшая к потной спине, чем тоскливое одиночество в своей собственной квартире, или глаза того же Агеева, уходящие от прямого взгляда.
Неподалеку от нее «бежала» Вероника, и Ирина Генриховна, смахнув со лба пот, изобразила нечто похожее на улыбку затравленного зайца, который уже не в силах держать дистанцию от наседающей своры собак. Мол, в здоровом теле здоровый дух — это хорошо, но нельзя же так издеваться над собой, любимой! Пора и честь знать.
И Вероника, кажется, ее поняла.
— Что, устала?
Теперь уже они были на «ты».
Ирина Генриховна утвердительно кивнула.
— Очень.
— Так, может, перекурим? — предложила Вероника. — Я имею ввиду, может отдохнем?
— Я бы в баре посидела.
— Так кто же нам мешает?! — засмеялась Вероника. — Как говорится, потехе время, а делу час.
Они прошли в душ, и минут через пятнадцать вышли оттуда посвежевшие.
Когда одевались, Вероника спросила, как бы в шутку:
— А может, по пятьдесят капель, a? A то у меня от этого чая на травках скоро разжижение мозгов начнется.
— Отчего же только по пятьдесят? — ухмыльнулась Ирина Генриховна. — Можно и по сто заказать. У меня тоже нынче настрой такой.
Неплохо знавший Веронику, бармен за стойкой даже не удивился, когда она заказала к соку два коньяка, и только уточнил на всякий случаи:
— Как обычно? Орешки?
Она величаво кивнула: мол, само собой.
Фито-бар в этот час практически пустовал, и они сели за дальний столик. Вероника была, похоже, не в себе, и это не ускользнуло от внимания Ирины Генриховны.
— Чего это ты сегодня решила раскрепоститься? — спросила она, грея ладошками бокал с коньяком.
Вероника махнула рукой.
— Навеяло что-то. Впрочем, не обращай внимания, пройдет.
«Вот и у меня тоже навеяло, — подумала Ирина Генриховна, вздыхая. — Да так навеяло, что жить не хочется».
Она приподняла свой бокал над столиком и на ее лице застыла довольно кислая улыбка.
— Ну что, за все хорошее?
Вероника кивнула, было, однако пить не спешила. Чувствовалось, что ее действительно грызла какая-то обида, и она не могла перебороть ее.
«Артур? — подумала Ирина Генриховна, исподволь наблюдая за Вероникой. — Пожалуй, так оно и есть. Хоть и храбрится девица, однако предательства его простить не может».
Наконец, та тяжело вздохнула и пригубила коньяк, словно пересилив себя. Поставила бокал на столик и с какой-то безысходностью в голосе произнесла:
— А где оно, хорошее?
Сказала это скорей для себя, но Ирина Генрихов-на не могла оставить этот вопрос без ответа:
— А вот это ты зря. Хорошего до хрена и больше, надо только разглядеть его.
