Невольно сморщилась, поставив уже пустую рюмку на стол, как начинающий алкаш в смиренном одиночестве, зажевала коньяк ломтиком «Российского» и тяжело вздохнула, поймав себя на мысли, что этак и действительно можно спиться понемногу. Сначала сон не идет без рюмки коньяка на ночь, потом кусок в горло не лезет без той же рюмки, а потом…
— Потом… кот с хвостом! — выругалась она вслух и потянулась к телефонной трубке, которая лежала тут же на столе.
По памяти набрала домашний номер Голованова и, когда в мембране послышался его голос, с хрипот-цей в голосе произнесла:
— Извини, ради Бога, не отвлекла?
— Да хоть бы и отвлекла, — хмыкнул в ответ Голованов, по голосу которого можно было догадаться, что и он времени зря вечерами не теряет, в отличие от Турецкого, предпочитая коньяку хорошую водку. — Всегда рад слышать.
— Оно, конечно, — с язвинкой в голосе поддакнула Ирина Генриховна. — Особенно после того, как на работе рассобачимся.
— Милые ругаются — тешатся.
— Вы, Всеволод Михайлович, при жене своей этого не скажите. А то… как Александр Борисович…
— Так она слышит, рядом сидит.
— У вас что, гости?
— Да нет, вроде бы, — замялся Голованов. — Просто друг зашел, вот и… Кстати, может, и вы подъедете? Моя ненаглядная всегда рада вас видеть.
— Спасибо, я тоже всегда рада ее видеть, но только как-нибудь в следующий раз… Может найдется минут десять? Посоветоваться надо.
И она вкратце пересказала ему о своей встрече с Савельевой, о том, что гложет девушку. Голованов все внимательно выслушал и уже в свою очередь спросил:
— Ну, а сами-то вы, что думаете относительно этого Артура?
Она замялась с ответом. Однако Голованов ждал и она вынуждена была сказать:
— Помните, я вам рассказывала о своей первой встрече с Савельевой? Так вот у меня уже тогда появились первые сомнения относительно этого самого Артура.
— И что?
— То, что рассказала Татьяна сегодня, только подтверждает версию мести, и уже на этой почве убийство Крупенина.
— Ну-у, положим, я не совсем согласен с вами, — позволил себе возразить Голованов, — и, чтобы эту версию до конца отработать, потребуется время.
— Господи, да о чем вы, Сева! — не сдержалась Ирина Генриховна. — Здесь все ясно как божий день, и я считаю, что наши обязательства относительно родителей Стаса выполнены.
— Даже так? — удивился Голованов. — И что теперь?
— Надо звонить в МУР и…
— И что вы скажете тому же Яковлеву?
— Ну-у, все то, что рассказала мне Савельева. Думаю, этого вполне достаточно.
— Достаточно для чего? — В голосе Голованова послышались жесткие нотки. — Достаточно для того, чтобы предъявить обвинение в убийстве этому влюбленному придурку?
— Положим, он не такой уж и придурок, — стала закипать злостью Ирина Генриховна, не понимая, с чего бы это полез в бутылку многоопытный Голованов, когда и так все ясно как божий день, а во-вторых…
— А во-вторых, этот самый Артур, если, конечно, он не полный дебил, заявит, что он, зная о взаимоотношениях Савельевой с Крупениным, решил встретить его у института, чтобы чисто по-человечески поговорить с парнем, так как все еще продолжает любить Татьяну, и вот тут-то он и услышал новость, которой он и порадовался в душе и содрогнулся одновременно. Убили парня! Кто-то пытался ограбить.
Он замолчал, словно самому себе давал передых, и добавил устало:
— А может, еще с десяток вариантов наплести. Тем более что это, возможно, так и есть на самом деле.
Слушая Голованова, Ирина Генриховна поначалу злилась, но, в конце концов, вынуждена была признать в душе правоту старого спецназовца. И когда он замолчал, готова была изменить первоначальный тон.
— Хорошо, пусть будет так. На допросе он может заявить все, что угодно. Но мы-то с вами должны понимать…
— Я все прекрасно понимаю.
— И что?
— Да в общем-то ничего нового. Надо продолжать работать над этой версией, возможно, обозначив ее рабочей версией, а попутно не забывать и остальные.
И снова она вынуждена была согласиться с Головановым. Только спросила устало:
— Вы возьмете на себя разработку Артура?
— Без проблем.
— В таком случае записывайте. Чижов Артур Валентинович, предприниматель. Генеральный директор фирмы «Вероника». Со слов Савельевой, эта фирма является его собственностью. За редким исключением его всегда сопровождает охранник, он же и водитель.
— А что за тачка у нашего Отеллы?
— Темного окраса новенький «Форд» с тонированными стеклами.
— Серьезный, видимо, мужичок, — рассудительно заметил Голованов.
— Судя по тому, что рассказывала Савельева, бизнес его процветает.
— И несмотря на все свои преимущества перед нами, грешными…
— Ревнивый дурак, он и в Африке — дурак! — не смогла сдержать своих эмоций Ирина Генриховна, по-своему расшифровав сказанное Головановым.
Молчание, прыснувший головановский смешок и негромкое, с наигранным сталинским акцентом:
— Это вы о ком, товарищ Турецкая?
— О мужиках, товарищ Голованов. И о мужьях тоже.
— Простите, з-э-э… Это вы, в общем, или конкретно о ком-то?
Она не понимала, к чему бы это умница-Голованов завел эту игру в поддавки, но ее уже, что называется, понесло, и она не могла остановиться.
— И в общем, и в частности, товарищ Голованов. И вообще, перестань поясничать. И без того тошно.
— То, что тошно — это хорошо. Это очень даже хорошо, — вдруг ни с того ни с сего негромко произнес Голованов и тут же вкрадчивым шепотком спросил: — Кстати, не интересно будет знать, с кем я пью сейчас водку?
У нее что-то кольнуло в сердце, однако она все-таки нашла в себе силы спросить, как ни в чем не бывало:
— С Агеевым? Или, может, с Максом третью партию в шахматы заканчиваете?
— Ну-у, с ними я, положим, и в «Глории» могу выпить, а вот такой гость как…
— Турецкий? — не вынесла она этой пытки.
— Да, Александр Борисович Турецкий! И слышит весь наш разговор.
Она вдруг почувствовала, как к ее лицу прилила кровь, жарким огнем зарделись кончики ушей, и она уже не могла сдерживать рвущегося из ее груди крика. Крика души.
— Тогда пускай слышит, чтобы ехал немедленно домой! Ты понимаешь меня, домой! А не пил водку где-то на стороне.
— Ну-у, я, положим, не сторона, — с обидкой в голосе протянул Голованов. — Да и вообще…
Но Ирина Генриховна уже не слышала его. Бросила телефонную трубку и уткнулась лицом в ладони. Ее плечи и все ее тело сотрясали рыдания.
