— Дура, конечно, полная дура! Но я сказала ему, что это слишком серьезный шаг, мы, мол, оба еще учимся, и как-то все это воспримут наши родители?…
— И вам, что… действительно было важным мнение родителей? — откровенно удивилась Ирина Ген-риховна, перескакивая мысленно на свою дочь, которая в какой-то распрекрасный, а может быть и несчастный день…
— Да как вам сказать? — глухо отозвалась Татьяна. — Важно, конечно, я и маму свою, и отца очень люблю и уважаю, и не хотела бы, чтобы эту новость они восприняли в штыки, но… — Она замялась и все тем же отрешенным голосом произнесла: — Но даже не это главное, пожалуй.
— А что?
Татьяна как-то исподволь покосилась на свою собеседницу, словно решая, стоит ли ей выкладываться до конца, потом, видимо, решила, что сказавши «А», надо говорить и «Б», и снова отпила крошечный глоток кофе.
— Видите ли, еще до Стаса я довольно долго встречалась с одним человеком, но…
— Но он оказался далеко не тем, каким себя преподносил, и как раз в этот момент ты встретила Стаса.
Глаза Татьяны округлились и она удивленно уставилась на Ирину Генриховну.
— А вы… вы откуда знаете?
— Просто предположила, — мягко улыбнувшись, развела руками Ирина Генриховна. — Стандартная и, в общем-то, довольно банальная ситуация, с которой далеко не каждому удается справиться самостоятельно.
— Да, конечно, — чуть подумав, согласилась с ней Татьяна и угрюмо добавила: — Стандартная, да только я, дуреха, не смогла в ней разобраться.
— Зачем же так себя обижать? — посочувствовала ей Ирина Генриховна. — Уже одно то, что вы вовремя разобрались в том человеке, говорит о многом.
— Если бы вовремя… — вздохнула Таня. — Дурой была, набитой дурой, и у нас с ним слишком все далеко зашло.
— Что, не желал отпускать вас?
— Хуже, — вздохнула Таня. — Он стал буквально преследовать меня, когда я сказала ему, что знать его больше не хочу, и… и вообще полюбила другого человека.
Вспоминая эти, неприятные для нее моменты, Таня оживилась, ее глаза сухо заблестели.
— А он уже знал, что вы встречаетесь со Стасом?
— Да, знал. Хотя поначалу только предполагать мог, что у меня появился друг.
Она так и сказала — «друг», и это давно забытое слово более всего поразило Ирину Генриховну.
— И… и что этот ваш мужчина?
— Да, в общем-то, ничего, — видимо, вновь возвращаясь в недавнее прошлое, потускневшим голосом отозвалась Татьяна: — Он позвонил мне примерно с месяц назад, сказал, что знает, на кого я его променяла, обозвал идиоткой, и сказал, что я, мол, еще пожалею сотни раз, что сделала подобный выбор.
— Он что, выследил вас? Таня пожала плечами.
— Сам он, конечно, до подобного не опустится, возраст не тот, однако он довольно богатый человек, и у него есть возможность нанять людей, чтобы они отследили и меня, и Стаса.
— Бизнесмен, банкир, политик?
— Коммерсант. Причем, довольно удачливый в своих делах.
«Все подлецы и сволочи удачливы в своих делах», — почему-то подумала Ирина Генриховна, однако вслух спросила:
— Ты сказала, что возраст не тот. Ему что, уже за тридцать?
— Тридцать шесть.
«М-да, — хмыкнула Ирина Генриховна, — бывает и такое. Жил-поживал, капитал наживал, а потом вдруг захотелось чего-то большого и чистого».
— И естественно, женат?
Таня кивнула и как-то очень тихо произнесла:
— Да, но я об этом слишком поздно узнала. А когда узнала…
— И заверил тебя, что немедленно разведется.
Этим вопросом Ирина Генриховна, видимо, затронула что-то очень глубинное в душе Татьяны, и на ее лице застыла непроницаемая маска замкнутости. Мол, к чему все эти вопросы и расспросы, тем более что это не касается исчезновения Стаса. Однако чувствовалось, что ей просто необходимо выговориться перед кем-то более старшим и опытным в подобных делах, с матерью, видимо, контакта не было никакого, и она даже попыталась усмехнуться язвительно, сбрасывая с себя маску замкнутости.
— Заверял. Говорил, что разведется и уже жить без меня не может, но…
И она снова застыла в своей непроницаемости, уже на новом витке перемалывая в душе то, что ей даже вспоминать было тошно.
Ирина Генриховна исподволь посматривала на девушку. Сейчас бы самое время извинится перед ней за то, что полезла в ее душу, допить кофе да закончить на этом разговор, но она почему-то не могла сделать этого. В ней также колыхнулось что-то давно забытое личное, вспомнилось, как она, очертя голову, прижалась грудью к Турецкому, хотя на тот момент он не был ни знатен, ни богат…
«Господи милостивый, да неужто все это ушло в прошлое и уже никогда не вернется?»
Это она подумала про себя, а вслух спросила, стараясь оставаться предельно ненавязчивой:
— Ты не любила его?
Отрицательный кивок, собачье-тоскливое выражение глаз и угрюмо-понурое:
— Я же говорю вам, дурой была. У меня до него даже не было никого по-настоящему, а тут… Рестораны и дорогие подарки, крутая иномарка и водила-охранник, который предупредительно распахивает дверцу перед тобой…
— Короче говоря, — хмыкнула Ирина Генрихов-на, — вскружил девушке голову?
— Да, — уже более мягко улыбнулась Татьяна. — На фоне моих сокурсников Артур казался мне просто сказочным королем и рыцарем без страха и упрека.
— Особенно поначалу, — сочувственно и в то же время понимающе кивнула Ирина Генриховна. — А потом, когда узнала его получше…
— Что, у вас тоже было такое? — оживилась Татьяна.
— Было, — подтвердила Ирина Генриховна. — Пока не встретила настоящего короля.
— Это… это как понимать? — уставилась на нее Татьяна.
— Ну, не в прямом смысле, конечно, — улыбнулась Ирина Генриховна, — а человека, который лично для меня стал королем.
— И?…
— Родила ему дочь и никогда в жизни не пожалела, хотя за те годы, что прожили вместе, было столько всякого разного, что порой даже чуть ли не до развода дела доходили.
Ирина Генриховна замолчала, невольно подумав о том, с чего бы это она переключила разговор на себя, любимую, и как-то очень уж по-женски подвела черту:
— Вот так-то, девочка. А то, что ты своего Артура послала, так это же просто прекрасно. Как говаривал когда-то великий русский драматург господин Островский, не в деньгах счастье. Хотя, должна тебе признаться…
И засмеялись обе.
Вернувшись в «Глорию», Ирина Генриховна застала там Голованова, который играл с Бородатым Максом в шахматы, и вкратце пересказала свой разговор с девушкой Стаса, которую после кафе подвезла до метро. Замолчала, прислушиваясь к молчаливой реакции двух сорокалетних мужиков, и требовательно произнесла:
