— Погоди, сестренка, — он решительно, с неожиданной для него силой отстранил ее и шагнул к Александру Борисовичу. — Здравствуйте… Вы ничего не будете иметь против, если я тоже послушаю вашу историю?
Женщина помогла ему дойти до столика и, заботливо усадив на стул, укутала плечи брата неведомо откуда взявшимся в ее руках пледом.
Турецкий, внимательно наблюдавший за ним все время, пока сестра хлопотала вокруг больного, кивнул:
— Я не только ничего не имею против, но буду рад. Он помолчал и добавил:
— Тем более что моя история касается вас напрямую.
Елена, устроив Димитриуса поудобнее, молча отошла в сторону и застыла на месте. Больше Турецкого никто не перебивал.
После того как он умолк, в холле на некоторое время установилось молчание, паузу нарушил Костаниди.
— Говорите, после курса люди эти… чувствовали себя… практически здоровыми?
— Да, — честно сказал Александр Борисович.
— И сколько времени это длилось? — Он снова закашлялся, а Елена поспешно бросилась в его комнату, почти сразу появившись оттуда с баллончиком какой-то аэрозоли.
— Димитриус…
— Извините… сейчас… — кивнул он Турецкому и покорно приоткрыл рот, для того чтобы сестра впрыснула ему лекарство. — Ну вот, — произнес Костаниди спустя несколько секунд. — Теперь можно и поговорить… Так сколько времени длилось это… здоровье?
— Не знаю, но думаю, не больше четырех-пяти недель. Все трое погибли как раз в таких временных пределах после завершения курса.
Он покосился на вновь замершую в стороне Елену и обнаружил, что по лицу женщины текут слезы. Брат тоже это увидел и нахмурился:
— Прекрати, Лена… — Костаниди перевел взгляд на Турецкого и неожиданно усмехнулся: — Конечно, если вы… как это у вас называется, возьмете медсестру с поличным, воспользоваться лекарством уже будет нельзя? Вы ведь поэтому к нам пришли?
— Поэтому, — Турецкий посмотрел Димитриусу прямо в глаза. — Я знал, что вы — люди верующие, надеялся, что не станете брать на душу грех, покрывать убийц… Поэтому и говорю с вами откровенно.
Елена плакала, уже не скрываясь, но никаких замечаний брат ей больше делать не стал.
— Да, мы верующие. А вы?
— Не знаю, — Александр Борисович решил быть искренним до конца. — Но в любом случае не настолько, чтобы… Чтобы считаться религиозным человеком.
Следующая пауза затянулась, и это были самые трудные для Турецкого минуты и без того нелегкого разговора. В маленьком холле раздавались только всхлипывания сестры. Наконец ее брат оперся руками о столик, возле которого сидел, глядя уже не на Александра Борисовича, а просто в пространство, и с трудом поднялся на ноги. Плед соскользнул с его плеч и упал на пол.
— Лена, — попросил он женщину, — помоги мне добраться до постели, что-то голова кружится…
Потом повернулся к Турецкому и добавил:
— Медсестра должна прийти завтра в четыре часа. Вам, вероятно, есть смысл появиться у нас пораньше… В три тридцать, например…
Больше ни он, ни Елена не обменялись с ним ни единым словом. Хозяйку, с тем чтобы она заперла за ним двери, Александр Борисович ожидал в прихожей в полном одиночестве. На его «благодарю вас», когда она там появилась, Лена не отозвалась.
Спустя ровно сутки в кабинете профессора Хабарова находились помимо него еще четверо мужчин. Кроме Щербака, Агеева и Турецкого был еще вернувшийся из командировки Володя Яковлев в качестве представителя официальных органов.
Александр Борисович попросил Меркулова о том, чтобы это был именно Володя, специально, и, разумеется, тот пошел ему навстречу. В приемной сидел в ожидании развязки Щеткин — поскольку делом предстояло заниматься как раз МУРу. То, что Саша в этой ситуации добился участия Яковлева, Петра Ильича не то чтобы удивляло или обижало, но легкое недоумение все-таки вызывало. Неужели Саша решил, что ему, Щеткину, не хватит опыта и навыков взять этого мерзавца? В любом случае везти его придется в их КПЗ: на Петровку, 38. Все необходимые документы уже готовы и подписаны… Впрочем, не исключено, что этой грязной историей будут заниматься люди другого ведомства.
Насколько знал сэр Генри, киллера, трудившегося на эту компанию, уже взяли — в состоянии беспробудного опьянения — буквально через час после того, как Галкина едва ли не с первой минуты «знакомства» с их смешанной группой захвата начала сдавать своих подельников…
При воспоминании об этом Щеткин, присутствовавший в квартире Костаниди, поморщился. Девица, едва успевшая сделать больному первый укол, кинулась на Турецкого, бесшумно возникшего за ее спиной и ловко вынувшего из ее рук пакет с осколками ампулы и шприцем, который Галкина собиралась унести с собой, попыталась вцепиться ему в лицо своим французским маникюром. А когда обнаружила, что в комнате находятся еще несколько человек, устроила безобразную истерику. Затем последовала попытка упасть в обморок, после чего по собственной инициативе Любовь Андреевна Галкина заявила, что она всего лишь исполнитель, сделать укол больному ее послал сюда Субботин…
«Вот они, бабы, — вздохнул про себя Петр Ильич. — Первый, кого сдала, ее собственный любовник…» И в очередной раз порадовался, что уже много лет ходит в холостяках.
Профессор Хабаров был хмур и бледен. Только что прослушав специально смонтированную для него пленку — результат совместных усилий Агеева и Щербака, он молча смотрел теперь на Филю, который под его взглядом почему-то начал краснеть и наконец пробормотал:
— Уж извините, Владимир Кириллович, но иначе мы вряд ли бы их поймали… Понимаю, вам теперь придется снова искать санитара…
Очень некстати Турецкому стало смешно, если судить по тому, как резко наклонил голову Щербак, ему — тоже.
И только профессор оставался по-прежнему серьезным и мрачным. Александр Борисович прекрасно представлял, к какой именно категории людей можно отнести профессора, и понимал, что тот сейчас получил серьезный удар. Субботин на протяжении многих лет был его любимым учеником…
Хабаров наконец перестал изучать физиономию Агеева и нажал клавишу селектора, связывающего его с приемной. Когда секретарша отозвалась, бросил всего одну короткую фразу:
— Анна Лазаревна, срочно ко мне Вадима!
Присутствие Щеткина в приемной шефа Субботина не насторожило: по просьбе Турецкого сэр Генри в этот день был одет в штатское. Однако, войдя в кабинет профессора и увидев собравшихся там мужчин, а главное — устремленный на него более чем красноречивый взгляд старого учителя, он понял все и автоматически сделал шаг назад — к двери… Но за его спиной уже стоял Володя Яковлев.
…Когда несколько лет назад глубокой ночью на пороге квартиры Станислава Збигневича появился его младший брат — грязный, обтрепанный, провонявший почему-то керосином, сон, который тот нарушил своим настойчивым звонком в двери их бывшей родительской квартиры, слетел со Стаса мгновенно. Ему ни к чему было выслушивать сбивчивый рассказ Зигмунда, чтобы понять, что произошло непоправимое. Тем не менее он его выслушал, протащив брата на кухню, моля Бога, чтобы он не разбудил Лизу… Хотя разве такое скроешь от нее?
